Судьба и другие аттракционы (сборник)

— На том вот и стоим, — улыбнулась Мэгги. — Во всяком случае, пытаемся. Но скажу честно, это твое «может дать» слишком хлипкая опора.

— Но мне кажется, она единственная, — сказал, почти прошептал Глеб. — Всё, что надежней, прочнее, имеет изъяны…

— Да хоть бы и так, — перебила Мэгги. — Не надо анатомировать сложность . Надо более-менее поверхностно принять её. Что и происходит, по факту.

— Ты в этом видишь противоядие против соблазна племени альфа?!

— Я пытаюсь реально смотреть на вещи. — Она пожала плечами.

— Человек научился жить в ситуации непредсказуемости, — жестикулировал Глеб. — Непредсказуемости бытия, себя самого, наконец. Научился быть несводимым к истинам, смыслам, целям — черпать себя из несводимости. Научился быть не-победителем, не-достигающим, непознавшим. Это не гарантирует ничего, да?! но во всем из всего этого возникает свет.

— Это не для всех, — улыбнулась, развела руками Мэгги. — Слишком не для всех. Ты и сам понимаешь. Кстати, это и не для тебя. Пусть ты и не видишь этого, может.

— Пускай, — говорит, горячится Глеб. — Главное, что это есть.

— А ведь три столетия освоения человеком дальнего космоса, пожалуй, что разочаровали, — сказала Мэгги. — Сама идея вынести неснимаемые наши противоречия, тупики и безысходность нашего бытия в иное пространство, в иные плоскости пространства — времени… Громадность Цели должна была заслонить от нас зыбкость, условность Смысла, невозможность Истины. Это не проговаривалось вслух, не формулировалось в разного рода философских манифестах, но по умолчанию это было так.

И на какое-то время нам удалось. Но вот, похоже, наступает пора, когда нам придется за всё это платить.

— То есть ты от всего этого убежала сюда, на станцию?

— А знаешь, почему всё это вряд ли закончится катастрофой? Потому что Истина, Смысл, Цель на самом-то деле оказались не столь уж значимыми для нас. Вот такая вот правда о нас — не слишком-то возвышающая, но кажется, спасительная.

— Ты считаешь, что наша поверхностность нас спасет?! — поразился Глеб.

— Поверхностность — это такая форма столь вожделенной для тебя несводимости нашей к… Кстати, скорее всего, что единственная.

— Санкция на непросветленность бытия, вот что это такое! — возмутился Глеб.

— Непросветленное всё-таки лучше, чем никакого, согласись.

— Время от времени человек восстает на непросветленность.

— За-ради ложного света?

— Но почему?!

— Потому что восстает по законам самой отрицаемой им реальности.

— Человек не равен самому себе! — говорит, кричит Глеб. — Не равен из несводимости к своей сущности-сути, к своему предельному, последнему, недостижимому. И причем здесь тогда поверхностность? Что она вообще может?

— Гарантировать устойчивость человеческой цивилизации, — ответила Мэгги. — А то, о чем ты сейчас, это всего лишь победа, — прекрасная человеческая минутная победа.

— Да ради бога.

— Да, Глеб, ты насколько останешься у нас?

— По обстоятельствам.

— Ах, вот оно как. Ну, тогда всё становится несколько интересней. А мы вот — она снова указала на домики в голландском стиле, к которым они уже подошли, — боремся с племенем альфа в себе черепичными крышами, цветниками, ирландским пабом в голландской деревне, празднованием Рождества и Хэллоуина. — Она замолчала, думала сказать или нет. — А у нас есть и те, кто предлагает другой рецепт: поиграть в племя альфа, прикинуться ими и тем самым преодолеть.

— Мэгги, можно спросить?

— Разумеется.

— Вот ты всё говоришь: альфа, альфа и ни разу не сказала: омега. Что, там вообще никаких соблазнов?

— Только для их создателя.

— Я так и думал! — воскликнул Глеб. — Кем же себя возомнил профессор Снайпс?

— Дело в том, что он убедил себя, что как раз и не возомнил, избежал соблазна. В этом главная опасность, исходящая от него.

— Ну а вы все?

— Ты же знаешь расстановку здешних сил. Профессор, Энди и Ульрика отвечают за концепцию, а мы, остальные — узкие специалисты с правом совещательного голоса, если спросят, и выступаем, в случае необходимости, экспертами по техническим вопросам. Ты же, перед тем как прилететь сюда, изучил все бумаги по нашей экспедиции, чего же спрашиваешь? А-а, понимаю-понимаю, расследование уже началось.

— Это не расследование, Мэгги. Да и что здесь расследовать — никто никого не убил и не вымер полным составом станции.

— Ну, а отклоненные от цели предприятия? — Мэгги заговорщически подмигнула. (Точнее, утрированно заговорщически.)

— Так всё-таки, что омега?

— Ну, какой тут соблазн. Глеб, подумай сам. Кто кроме бедной Ульрики купится на идею «золотого века». Профессор жизнь потратил на всё это, а в итоге получится некий аттракцион, в лучшем случае, забавный, занятный для космических туристов. Представляешь, Снайпс создавал человечество новое, указывал путь человечеству прежнему, а в результате полторы строчки в каталоге космического сервиса: «посетите, получите незабываемые впечатления…» Хорошо, что мы не доживем.

— Получается, вы все отдали пять лет своей жизни ради дела, которое…