Судьба и грехи России

   Из анализа разрушительных идей нашего времени уже  вытекает структура творческой идеи-силы: она должна соединить в себе утверждение свободы и утверждение организации. Как возможно это, если организация покупается за  счет свободы? Очевидно, путем самоограничения свободы.  Но для того чтобы самоограничение свободы было действительно свободным актом, а не стыдливой формой насилия, в свободе должны быть определены разные уровни  глубины, или разные степени онтологической реальности.  Утверждая себя на последней глубине, в подлинной реальности своего бытия, свобода может и должна ограничить  некоторые свои обнаружения: вовне, в быту, в жизненно-хозяйственном порядке. Во имя чего? Во имя уважения к свободе других людей, их жизни, их достоинству, их спасению. Экономический  строй капиталистического общества уничтожает реальную свободу масс, свободу их духовной

==296

жизни, даже свободу их труда ради проблематической хозяйственной свободы немногих. Экономическая свобода приводит, в масштабе целого общества, к своему собственному отрицанию. Она и должна быть ограничена, подобно тому как неизбежно ограничивается, в процессе осложнения цивилизации, свобода внешнего быта: постройка жилищ, движения по улицам и дорогам, даже шумов и звуков. Теоретически это давно и всеми признано. Но жизнь требует не маленьких жертв, не фискальных и полицейских ограничений, а широкого и смелого плана социальной реформы. Подобно тому, как в наши дни строятся по плану новые города, города-сады, так же должен быть создан и осуществлен план нового общественного града. Но, чтобы с самого начала новый град не сделался гигантской тюрьмой, в основе его учредительной хартии должна быть положена неприкосновенность духовной свободы личности. И  не только выражена в букве хартии, но и воплощена во всем стиле творимой культуры. Опасность действительно велика. Для огромного большинства человечества хозяйственная деятельность есть единственная форма культурной активности. Утрата хозяйственной свободы может повлечь за собой закрепощение и других, более глубоких сфер жизни. Нет государства более могущественного, нежели то, которое держит в своих руках источники материального существования.  Большие  духовные  силы  должны  быть противопоставлены  ему, чтобы защитить духовный мир человека. Под духовным миром  мы  понимаем не только глубину личной совести или мысли, по отношению к которым  не властно никакое внешнее принуждение, но и социальную  сферу духа — культуру, которая возможна лишь как свободная гармония личных творческих актов. Перед культурой, то есть перед выражением мысли и художественно-этической воли  должно остановиться общество со своим организационным  планом. Преступна самая идея организации  культуры.

    Между  миром  духовной культуры —  сферой личной свободы — и миром  хозяйственного и технического быта — сферой  общественной организации — лежит промежуточная  сфера политики. Политическая свобода не имеет той непосредственной  ценности, как свобода культурная. Ее объем, то есть зависимость гражданина от государства, колеблется в зависимости от разных исторических необходимостей или случайностей. Права гражданина не подлежат  столь точному и принципиальному определению, как права человека. Глубокая экономическая перестройка общества  не может не повлечь за собой изменения всего политического строя. Трудовое общество, весьма вероятно, найдет  для себя новые формы демократии, отличные от общества

==297

буржуазного. Это особая, сложная тема, которой не стоит   затрагивать попутно. Однако вот что необходимо подчеркнуть со всею решительностью: не может быть свободы   культуры там, где ничем не ограждены права гражданина.   Самодержавное государство — все равно, монархия или демократия — не способно остановиться перед кругом духовной свободы. Прежде всего потому, что отсутствуют точные грани между политикой и культурой. Правительство,   пользующееся монополией прессы или хотя бы цензурой   политической печати, не замедлит распространить эту монополию или цензуру на научную, философскую, религиозную мысль. Опыт современных диктатур достаточно показателен. С другой стороны, нельзя безнаказанно унижать   и самую природу политической активности. Но политика   неотъемлема от социальной природы человека: она тесно   сращена с социальной этикой. Политика — не только борьба за интересы, права или привилегии, но и за общественные идеалы. Отмирание политики для огромной массы человечества означает отмирание социального сознания  вообще. Культуры, построенные на отрицании общегражданской политики, — царства Востока или Россия — обнаруживают огромные провалы в своей иерархии ценностей.  Обидно, когда политические страсти отнимают слишком  много духовной энергии. Но опыт учит, что умирание политических страстей постепенно ведет к угасанию и высших  культурных энергий: к духовному застою и «органической»  окаменелости.