Судьба и грехи России

                Но это и не динамическая «свобода социального строительства и разрушения, которой охвачена фашистская молодежь, отдающая свою личную волю в полное подчинение  вождям ради этого чувства коллективной мощи и власти.    Наша  свобода — социальная и личная одновременно.  Это свобода личности от общества — точнее, от государства  и подобных ему принудительных общественных  союзов.

                Наша свобода отрицательная — свобода от чего-то, и вместе с тем относительная; ибо абсолютная свобода от государства есть бессмыслица.

                Свобода в этом понимании есть лишь утверждение границ для власти государства, которые определяются неотъемлемыми  правами личности. Будучи относительной, в  своей мере и в формах, по-разному определяясь в разных  странах современной демократии, она, однако, зиждется на  некоторых абсолютных предпосылках, которые мы должны установить. Утрата их, полная релятивизация свободы для нее смертельна: по нашему убеждению, это и является главной причиной современного помрачения свободы.

                Федотов. Том  2

==258                                                      Г. П.

Рассматривая длинный  список свобод, которыми живет  современная демократия: свобода совести, мысли, слова,  собраний и т. д., мы видим, что все они могут быть сведены к двум основным началам; именно к двум, а не к одному, к прискорбию для логической эстетики. Этот дуализм  свидетельствует о различии исторических корней нашей  свободы.

                Главное и самое ценное ее содержание составляет свобода  убеждения — религиозного, морального, научного, политического, и его публичного выражения: в слове, в печати, в организованной общественной деятельности. Исторически вся  эта группа свобод развивается из свободы веры.

                С  другой стороны, целая группа свобод защищает личность от произвола государства независимо от вопросов совести и мысли: свобода от произвольного ареста и наказания,  от оскорбления, грабежа и насилия со стороны органов власти определяет содержание конституционных гарантий, за  которые велась вековая борьба с монархией. Они нашли себе  выражение в характерном английском акте-символе, известном под именем Habeas Corpus. Пользуясь этим символом,  мы могли бы назвать эту группу свобод свободой тела в отличие от другой группы — свободы духа.

                Разнородность их природы уясняется из одного простого  рассуждения. Идеальный христианин, святой, может без ропота отдать свое тело, имущество и жизнь тирану, даже видеть в этом непротивлении свой долг — подражания Христу.  Но он не поклонится идолам, не отречется от Христа по требованию императора. Величайшие конфликты государства с  церковью происходили по преимуществу из-за этой свободы —  духа; конфликты государства со светским обществом — пре имущественно по вопросам свободы тела.

                Разумеется, слово «тело» мы употребляем в очень широком смысле; оно включает как собственность лица, так и  его честь, — то есть не только физическую, но и социальную его индивидуальность, за исключением духовной; или,  выражаясь иначе, все, что принадлежит личности, но не является ею самой. Вера и убеждение не принадлежат ей,  но она сама скорее принадлежит им; в некотором смысле, ее подлинное бытие с ними совпадает.

                Быть может, большинство демократов в наши дни убеждены, что эти свободы — завоевание нового времени: англий-

                                                     РОЖДЕНИЕ СВОБОДЫ                                 

==259

ской революции XVII века или даже французской XVIII-гo. Пуритане  и якобинцы кажутся для многих отцами нашей свободы, а революция вообще местом ее рождения. Отсюда оптимистический  взгляд на исход новейших революций. Они  представляются неизбежно тяготеющими к свободе и осуществляющими   ее после тяжелых испытаний.

                Какую роль в развитии нашей свободы играли великие исторические революции, мы  увидим дальше. Но, прежде всего, необходимо подчеркнуть и, не уставая повторять, что свобода зарождается в средневековье, хотя своего полного развития достигает в XIX веке. То христианское средневековье, которое было родиной всей нашей культуры, как от личной  от культуры классического мира, было и родиной свободы. Magna Charta датируется 1214 годом.

                Но задолго до английского восстания баронов против Иоанна  Безземельного Европа видела войны и революции, которые велись за свободу. Конец XI века был полон громом потрясений, народных движений и международных войн. Самым  боевым лозунгом тех лет была свобода — только свобода в особом смысле: libertas Ecclesiae. И это возвращает нас к истокам первичной свободы — веры.