Судьба и грехи России

                Правда, в настоящее время эта огромная экстенсификация культуры покупается, в значительной мере, за счет понижения  ее уровня. Меряя масштабом старой России или новой Европы, приходится сказать, что в СССР, в сущности, нет настоящей ни средней, ни высшей школы. Никто не умеет грамотно писать, мало кто чисто говорит по-русски. Невежество в области истории, религии, духовной культуры вообще — потрясающее. Ученые, даже естественники, жалуются на отсутствие смены. Новая академическая

                                                    ЗАВТРАШНИЙ  ДЕНЬ                           

==199

молодежь явно не способна справляться с работой стари ков. Обнаруживается опасный разрыв между поколения ми... Но это не страшно, это дело поправимое. Можно нажить и грамотеев, и ученых: была бы охота, а охота есть. Нужны  ли молодые  ученые? Можно воспитать их за границей. Поднять уровень школы? Нет ничего невозможного. Конечно, если рассчитывать не на годы, а на десятилетия. Область научно-образовательной культуры во всем подобна культуре хозяйственно-технической. Все то, что измеряется количеством, может быть нажито энергией и трудом. По вычислениям Пражского  Экономического Кабинета, русский рабочий живет сейчас хуже, чем до революции. Кто виноват в этом? Глупость хозяйственных руководителей? Органический порок хозяйственной системы? Или просто давление военной опасности, истощающей все силы народа в работе на оборону. И то, и другое, и третье (даже коммунистическая система) — факты преходящие, допускающие  изменение. При огромности производительных сил России, с ее почти полной автаркией, возможности ее хозяйственного роста неограниченны. Изживется так или иначе ложная система, уйдут головотяпы, откроется дорога пусть для медленного, но постоянного и, в принципе, безграничного хозяйственного роста. Тоже и с просвещением. Медленно, очень медленно разлившиеся воды достигнут предела, и начнется подъем уровней. Если низовая тяга к знанию, хотя бы только техническому, достаточно велика, — а в этом пока нет причин сомневаться, — это обещает в будущем грандиозный подъем цивилизации. Все то, что может быть достигнуто средствами внешней, научно-технической цивилизации, в России будет достигнуто. И  здесь формула Блока: «Новая Америка». Мечта Ленина об электрификации  России —  его убогая предсмертная мечта — конечно, осуществима. Для десятков миллионов людей  в России, для большинства  нашей молодежи  в эмиграции —  это все, о чем они мечтают. С такой мечтой нетрудно быть оптимистом. Все дело лишь в требовательности по отношению  к жизни, к своему народу, к России. Чего мы ждем от нее, чего для нее хотим?

                Вот здесь-то и сказывается, что все мы — я говорю об остатках, или «остатке», русской интеллигенции — глубоко разойдемся в вопросе о том, что должно считать истинной

==200                                                     Г. П.

 или достойной целью  культуры. Многие из нас остаются  верны понятию «цивилизации», господствовавшему в России шестидесятых  годов. Бокль, которого кое-кто из нас  читал в детстве, остается и сейчас для многих учителем.  Его цивилизация слагается из роста технических и научных знаний  плюс прогресс социальных и политических  форм. В основе этого понимания культуры лежит завещанная утилитаризмом идея счастья или, вернее, удовлетворения потребностей. Человеческая жизнь не имеет другого  смысла, и комфорт, материальный и моральный, остается  последним критерием цивилизации. Все мы помним отчаянную борьбу против такой идеи цивилизации, которую  повели в России Достоевский и Толстой, в Европе — воз рождение философии и «модернистского» искусства. С легкой руки немцев, мы теперь противопоставляем культуру  цивилизации, понимая  первую  как иерархию духовных  ценностей. Цивилизация, конечно, включается в культуру,  но в ее низших этажах. Культура имеет отношение не к  счастью человека, а к его достоинству или призванию. Не в  удовлетворении потребностей, а в творчестве, в познании, в  служении высшему творится культура. В дисгармонии она  рождается, протекает нередко в трагических противоречиях, и ее конечное стремление к гармонии остается вечно  неудовлетворенным. Но высшее напряжение творчества на рода (или эпохи), воплощенное в его созданиях или актах,  одно оправдывает его историческое существование.