Судьба и грехи России

ческим настроениям, но как раз по линии различного понимания культуры. Бои между людьми культуры и цивилизации велись жаркие, даже ожесточенные. К началу войны  они заканчивались  относительным   торжеством культуры. Философия, эстетика овладевали твердынями «заветов», завоевали позиции в толстых журналах, в школе в газете. Однако их торжество было недолговечным. Народные массы оставались чуждыми этому культурному ренессансу. Они едва просыпались от средневекового сна к диковинкам  соблазнительной цивилизации. Чудеса науки и техники действовали неотразимо на детские умы, вчера еще жившие  верой в чудотворные иконы и мощи. Обвал старого религиозного мировоззрения был резок и катастрофичен. Вместе с тем обнаружились новые ножницы между интеллигенцией и народом, совершенно обратные рас хождениям  шестидесятых  и семидесятых годов. Народ оказался духовно в XVIII веке, когда интеллигенция вату пила в XX. Большевистская революция не создала этого конфликта — она лишь трагически углубила его.

                В известном смысле можно  сказать, что большевизм был возвращением  к традициям шестидесятых годов. Конечно, в нравственном смысле нельзя и сравнивать Ленина с Чернышевским. Но умственный склад их был сходен, не даром Чернышевский  вошел в творимую легенду революции как предтеча большевизма. Можно было бы утверждать даже, что большевики кое в чем смягчили вандализм Писаревых, никто уже не думал теперь о разрушении эсте тики или о развенчании Пушкина. В этом смысле усилия последнего поколения рыцарей культуры не прошли даром. Им  мы обязаны тем, что разрушительный разлив русской революции  остановился перед некоторой культурной преградой. Без «Мира искусства» была бы невозможна «Охрана памятников  старины». Характерно, что беспощадное разрушение церквей и старины началось уже тогда, когда ушел  в могилу или в тюрьму первый  интеллигентский строй сподвижников Ленина: все эти Луначарские, Каменевы, Троцкие (или Троцкия), которые не остались чужды культуре XX века. Сталин от нее совершенно свободен, как и тот низовой, полуграмотный слой, который он вызвал с собою к власти. Культурный вандализм большевизма разгулялся тогда, когда революционный дух его уже выдохся.

                14   Г. П. Федотов. Том  2

==210                                                    Г. П.

Этот парадоксальный факт показывает, что самый страшный враг культуры в России — не фанатизм, а тьма, и даже  не просто тьма, а тьма, мнящая себя просвещением, суеверие цивилизации, поднявшее руку на культуру.

                Мы  здесь, за рубежом, мучительно переживаем распродажу картин из Эрмитажа как неисцелимую рану, нанесенную русской культуре. Не думаю, чтобы широкие массы в  России были хоть сколько-нибудь ею взволнованы. Продать картины, чтобы купить машины или хлеб, — должно  было казаться естественным. Тем более что убыль качества  покрывалась ростом количества. Эрмитаж все разрастается,  захватывая чуть ли не весь Зимний дворец свезенными  отовсюду музейными вещами. Бесконечные экскурсии, де филирующие  целый день по его залам, смогут ли заметить  исчезновение нескольких шедевров в этом море картин, от  которого голова идет кругом? Для них, для цивилизации —  все на месте. И цивилизации нужен музей, но по-другому  нужен, чем культуре. Одни люди влюбляются в картину и  целую жизнь посвящают ее культу, другие — глазеют, спеша отбыть «культурную» повинность и сделать «социологические» выводы из запечатленной на полотне трагедии.

                Но  ведь такой была, в массе своей, и русская интеллигенция шестидесятых, семидесятых, восьмидесятых годов.  Эти поколения еще не исчезли из жизни, а, исчезая, оставили наследников. Современная молодежь и здесь, за рубежом, опять откровенно предпочитает техническую цивилизацию — эстетической  и философской  культуре. Для  старых семидесятников и для молодых людей «тридцатых»  годов драма русской культуры одинаково не существует.  Просвещение в России разливается неудержимо. Тираж  книг доходит до миллионов. Все шероховатости и пробелы  сегодняшнего дня будут завтра исправлены, и Россия действительно догонит и обгонит Америку.

                Да, Америку... Ее догнать нетрудно. Не сомневаемся,  что «Новая Америка» сможет многое организовать и лучше  старой. Но что же в ней будет от России? Почему этот евразийский континент стоит нашей любви более чем все другие, превращающиеся на наших глазах в унылое единообразие планеты?

                Мы, не согласные на Россию-Америку — и чающие для нее иного, высшего будущего, обязаны наметить мост от

==211

нашей мечты  к действительности. Что делать нам здесь  сейчас и завтра там, чтобы, если возможно, отклонить «ход  истории», согнуть «железную необходимость»? Словом, еще  раз обойти Гегеля, как Ленин раз уже обошел Маркса.  Против течения!