Судьба и книги Артема Веселого

2. Заявляю о своем непреклонном желании расторгнуть договор и на весь роман, по мотивам неоднократного нарушения договора со стороны издательства; так, вместо полагающегося мне гонорара по 400 рублей в месяц, я не получал ни гроша месяца 4–5, причем часть гонорара до сих пор не выплачена с июня или июля.

Литературный гонорар, как известно, является для писателя единственным заработком, дающим возможность продолжать работу.

Этой возможности нет, приходится метаться от одной рукописи к другой и т. д., что никак не гарантирует представление издательству романа в срок.

Заработанный мною аванс (известный % по договору) возвращу при первой возможности…

Артем Веселый

16 января 1932 ⁸

Николаю Николаевичу Ильину

Увы!

В 12 книге Нового Мира моя вещь запрещена, а 11-ую и посылать нечего — там пустяки, отрывок[98].

Одновременно с этой открыткой посылаю Вам бандероль, несколько книг — подбор случайный, какие под руку попались.

Хвораю, лежу.

Привет

Артем

22 января [1932] ⁹

Ивану Михайловичу Касаткину [99]

Дорогой Иван Михайлович!

Я устал от Гуляй Волги. Иные страницы видеть не могу. Выжидаю новой волны, которая подняла бы меня на работу, и тогда одним духом дошибу оставшиеся главки.

Ведь мы договорились, что в мартовском номере «Земля Советская» печатаются главы 1–17, а в апрельском — 18–33.

Если так, то спешить особенно нет смысла. 2 недели я еще пробуду здесь [в доме отдыха «Марьино»], 17-го вернусь в Москву, 23 или 25 марта сдам последние главки Это точно. Или редакция что-то передумала? С нетерпением жду ответа — телеграфом.

Привет

Артем

28 февраля [1932]

Ответ И. М. Касаткина [телеграмма]:

«НИКАКИХ ИЗМЕНЕНИЙ. НАЧАЛО ПЕЧАТАЕТСЯ МАРТОВСКОЙ. СПОКОЙНО ДОРАБАТЫВАЙ. ТРЕВОЖИЛ ВСЛЕДСТВИЕ ПОЛОЖЕНИЯ ПРЕДСТАВЛЯТЬ ПОЛИТРЕДАКТУРЕ ВЕЩИ ЦЕЛИКОМ»¹⁰[100].

Михаилу Осиповичу Пантюхову

Здорово бедолага!

Письмо твое догнало меня в Ялте. С Москвой я распростился насовсем — разошелся с женой, со всеми перелаялся — в Москве у меня теперь ни угла, ни темной хаты. Осенью попал в переплет — писать неудобно: бумага загорится — ну, коротко сказать, положенья моя плохая, даже, можно сказать, хуевая положения.

Писать Ставскому я бы тебе не советовал. Двигай общим порядком, по всем ступеням лестницы, и я ни на минуту не сомневаюсь, что ты возвратишься в боевую семью большевиков.

…Не раз и не два перечитал твое письмо, заливая его слезами, смешанными с крымским вином. Ты, старая собака, и я адский пес — до могилы мы пронесем наивную веру в смешные и глупые иллюзии, забыв и презрев, реченное пророком: