Читаем Судьба и книги Артема Веселого полностью

Какая-то связь между тем налицо и при этом крепкая, не растрепанная. События чередуются умело, по силе впечатления и контрасту. А нет биографической связи, — пожалуй, это даже и правильно. Попробуй он заострить свою повесть на сюжетной биографии — все сразу бы провалилось, потому что психология не его дело и вышла бы скучной. Герои стали бы героями, начали рассуждать, управлять событиями, и „Страна родная“ сразу бы потускнела среди книжных, вычитанных фраз. Такая опасность кое-где чуть-чуть проглядывает, но спасает юмор и любовь к бестолковщине. Спасают еще и богатые словесные средства. Синтаксис весь построен на короткой, стремительной фразе, на изобретательных свойствах богатейшего русского глагола: „с севера из рукавов лесных дорог сыпались обозы со штабами, ранеными. С далеких Уральских гор задирала сиверка. Остро пел жгучий, как крапива, ветер. Хмурь тушила день, садилось солнце на корень“. „С лесных болот задумчиво брели кисельные туманы“» 6.


Прозаик и критик Иван Васильевич Евдокимов[42] в письме Артему Веселому 10 июня 1926 года писал:

Прочитал, Артем, «Страну родную». Впечатление я вынес тяжелое. Книга твоя мрачная, жестокая, дикая. Ерунду про тебя писала критика. В книге твоей та же Гоголевская Россия, только прожившая еще одну сотню лет. Мрак, мрак, кошмар!

Картину революции ты дал крепко, во многих местах незабываемо. Как настоящий художник ты не подслащал свою книгу благонамеренностью, но ты слишком объективен — и твоего отношения ко всему тобой созданному нет. В конце концов у тебя нет ни одного типа, ни одного человеческого лица, о котором можно было бы сказать — вот это его любимец, вот с ним связано мировоззрение Артема. […]

Язык твой сочен, краснощек, слова круглые, можно ощупывать их грани, но ведь великорусский языковый запас — это океан слов — и досадны и часто не нужны провинциализмы. Какой же это к черту язык, если нужно слова комментировать в сносках! […]

Сюжет у тебя заменен густым бесконечным потоком образов, сравнений. Гильда и Ефим не удались тебе. Гильда совершенно схематична […] Павел твой наиболее интересный и милый, но ты его исказил в сцене с Лидочкой, когда он бьет ее прикладом в грудь. Совсем зря ты его застрелил из двустволки начальника станции. Превосходен Михеич. Тоже Танек — Пронек. Сцена с иконой (тема очень скользкая) сделана мастерски […] Очень хорош доклад Фильки, хотя и многословен. Моментами силен Капустин. Но вообще что-то все скомкано, когда чапаны едут в город: ни защиты, ни организации, одни мельком брошенные фразы. Где коммунисты, где рабочие? Заключительную часть книги я считаю самой неудачной […]

Самый тягчайший твой недостаток — мужики у тебя на трех страницах ведут почти односложный (восклицательный) разговор.

«„Страна родная“ мне близка, потому что вижу горячего Артема, болеющего над своей работой, но вещь лохматая, кряжистая, неуемная, многоголосая, и за шумом часто не слышно людских голосов, самих людей — какой-то гвалт. […]

Тебя не поймет ни мужик, ни рабочий (не осилят они твоего узорного языка, твоего бесконечного сплава образов, ты экономь, ты ищи таких несколько образов на страницу, чтобы вокруг них плясали все другие слова, а засыпать сугробами слов — страшно!

Желаю тебе заслуженного успеха.

Твой Евдокимов» 7.


В ответном письме Евдокимову Артем Веселый писал:

Отец мой!

Многие из твоих советов я приму к исполнению и руководству для второго издания книги.

С характеристикой Гильды (что она схематична), с упреком этим не согласен. Она и есть схема! Ее можно и нужно было дать схематично.

Ефим недоработан.

Посмотри отзыв о книге Локса в седьмой книге «Нового мира»: относительно деревни он иного мнения, чем ты.

Ну ладно —

одни вороны летают прямо —когда-нибудь и мы станем рысаками!

Бью руку

АРТЕМ 8.

В литературном приложении к журналу «Ленинградский металлист», редакция, давая положительную оценку «Стране родной» Артема Веселого, рекомендует прочесть книгу и публикует несколько читательских отзывов:


«Книга написана легко, быт крестьян описан ярко.

Крупным недостатком является масса непонятных слов местного происхождения. Слабо затронута жизнь рабочих.

В книге однако больше достоинств, чем недостатков.

Завод им. Егорова.

А. Геленков».


«По-моему, это целая большая картина с натуры. Хорошо, без прикрас освещена жизнь крестьянства. Много ярких бытовых картинок.

Книга читается однако тяжело. Такого языка не услышишь.

Завод им. Кулакова.

Е. Негадаев».


Перейти на страницу:

Все книги серии Символы времени

Жизнь и время Гертруды Стайн
Жизнь и время Гертруды Стайн

Гертруда Стайн (1874–1946) — американская писательница, прожившая большую часть жизни во Франции, которая стояла у истоков модернизма в литературе и явилась крестной матерью и ментором многих художников и писателей первой половины XX века (П. Пикассо, X. Гриса, Э. Хемингуэя, С. Фитцджеральда). Ее собственные книги с трудом находили путь к читательским сердцам, но постепенно стали неотъемлемой частью мировой литературы. Ее жизненный и творческий союз с Элис Токлас явил образец гомосексуальной семьи во времена, когда такого рода ориентация не находила поддержки в обществе.Книга Ильи Басса — первая биография Гертруды Стайн на русском языке; она основана на тщательно изученных документах и свидетельствах современников и написана ясным, живым языком.

Илья Абрамович Басс

Биографии и Мемуары / Документальное
Роман с языком, или Сентиментальный дискурс
Роман с языком, или Сентиментальный дискурс

«Роман с языком, или Сентиментальный дискурс» — книга о любви к женщине, к жизни, к слову. Действие романа развивается в стремительном темпе, причем сюжетные сцены прочно связаны с авторскими раздумьями о языке, литературе, человеческих отношениях. Развернутая в этом необычном произведении стройная «философия языка» проникнута человечным юмором и легко усваивается читателем. Роман был впервые опубликован в 2000 году в журнале «Звезда» и удостоен премии журнала как лучшее прозаическое произведение года.Автор романа — известный филолог и критик, профессор МГУ, исследователь литературной пародии, творчества Тынянова, Каверина, Высоцкого. Его эссе о речевом поведении, литературной эротике и филологическом романе, печатавшиеся в «Новом мире» и вызвавшие общественный интерес, органично входят в «Роман с языком».Книга адресована широкому кругу читателей.

Владимир Иванович Новиков

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза
Письма
Письма

В этой книге собраны письма Оскара Уайльда: первое из них написано тринадцатилетним ребенком и адресовано маме, последнее — бесконечно больным человеком; через десять дней Уайльда не стало. Между этим письмами — его жизнь, рассказанная им безупречно изысканно и абсолютно безыскусно, рисуясь и исповедуясь, любя и ненавидя, восхищаясь и ниспровергая.Ровно сто лет отделяет нас сегодня от года, когда была написана «Тюремная исповедь» О. Уайльда, его знаменитое «De Profundis» — без сомнения, самое грандиозное, самое пронзительное, самое беспощадное и самое откровенное его произведение.Произведение, где он является одновременно и автором, и главным героем, — своего рода «Портрет Оскара Уайльда», написанный им самим. Однако, в действительности «De Profundis» было всего лишь письмом, адресованным Уайльдом своему злому гению, лорду Альфреду Дугласу. Точнее — одним из множества писем, написанных Уайльдом за свою не слишком долгую, поначалу блистательную, а потом страдальческую жизнь.Впервые на русском языке.

Оскар Уайлд , Оскар Уайльд

Биографии и Мемуары / Проза / Эпистолярная проза / Документальное

Похожие книги

100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии
Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище
Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище

Настоящее издание посвящено малоизученной теме – истории Строгановского Императорского художественно-промышленного училища в период с 1896 по 1917 г. и его последнему директору – академику Н.В. Глобе, эмигрировавшему из советской России в 1925 г. В сборник вошли статьи отечественных и зарубежных исследователей, рассматривающие личность Н. Глобы в широком контексте художественной жизни предреволюционной и послереволюционной России, а также русской эмиграции. Большинство материалов, архивных документов и фактов представлено и проанализировано впервые.Для искусствоведов, художников, преподавателей и историков отечественной культуры, для широкого круга читателей.

Георгий Фёдорович Коваленко , Коллектив авторов , Мария Терентьевна Майстровская , Протоиерей Николай Чернокрак , Сергей Николаевич Федунов , Татьяна Леонидовна Астраханцева , Юрий Ростиславович Савельев

Биографии и Мемуары / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное