Теперь, завершая размышления о ремесле и личности художника, я должен рассказать о самом неожиданном и совершенно невероятном подарке судьбы, который чудесным образом по сей день освещает мою актерскую жизнь.
Со времени детства во дворе МХАТа я жил и живу среди актеров, страдания и надежды которых, независимо от эпохи и моды, остаются неизменными. Виною тому наше древнее ремесло, навсегда связанное с таким количеством людей и разных случайных обстоятельств, что предусмотреть, а тем более рассчитать вперед свое продвижение в театре или кинематографе просто невозможно.
Даже все происшедшие в последнее время перемены, благодаря которым появились десятки новых театров, эстрадных коллективов и телевизионных программ, никак не гарантируют молодому актеру встречи с тем автором, с той ролью, наконец, с тем режиссером, которые откроют ему путь к сердцу зрителя.
Рядом с этой заветной актерской целью все остальные казенные знаки отличия не больше чем милые елочные украшения.
А в дни нашей молодости возможность явиться в заметной роли и вовсе была заоблачной мечтой. Мы даже не знали, что такое антреприза или контракт на роль. Оказавшись в молодежной группе театра или при киностудии, оставалось только надеяться и ждать.
Вот именно так работая в любимом театре рядом с великими актерами и постоянно что-то репетируя «для души», то есть без всякой надежды обрести роль в спектакле, я, как и все, надеялся и ждал.
Страшно подумать, сколько таких ожидающих чуда было по всей России, когда представитель «Ленфильма» попросил меня принести фотографии для отправки в Ленинград.
Помощники Хейфица, занимавшиеся подбором актеров, твердо знали про молодого человека, которого искали на роль младшего Журбина, только то, что он обязательно должен быть в масть уже утвержденным знаменитым актерам С. Лукьянову и Б. Андрееву, поскольку они — главные представители семьи Журбиных.
Вот теперь представьте себе, что я родился жгучим брюнетом с темными мерцающими глазами… Тогда, может быть, вы не читали эту книгу.
Впервые я увидел Хейфица, когда приехал на пробы в Ленинград. К тому времени он посмотрел уже многих претендентов на эту роль. Позже, в Москве, я узнал, что он выбрал меня. Выбрал, как папа Карло из целой поленницы — одну чурку для своего Пиноккио.
Вот так и началась моя актерская экранная жизнь.
Но встреча с этим человеком никоим образом не укладывается в то, что осталось на пленке. Именно потому я и звал его «папой Карло» (а если бы он был только постановщиком картины, то это по сказке — Карабас-Барабас).
Очень скоро, еще во время съемок «Большой семьи», Хейфиц превратился в человека, который с отеческим терпением провел меня по всем закоулкам кинематографического мира.
Он позволял мне смотреть материал, брал в монтажную, показывал свои тетради с записями деталей. А позже, когда я уже просто поселился у него в семье, он учил меня писать сценарии. Потом руководил моим дипломом.
Так из его рук я получил право снимать собственные фильмы.
Но при этом «папа Карло» не забыл и о моей актерской судьбе. Невзирая на протесты начальства и рекомендации худсоветов, он вопреки всему, не отпуская руки, перевел меня в другое амплуа, подарив встречу с самым желанным, самым мхатовским, самым загадочным автором и человеком Антоном Павловичем Чеховым.
Слишком много времени, усилий, препятствий, считая и остановку картины из-за моей болезни, потратил и преодолел Хейфиц, чтобы я, забыв его имя, приписал всё одной только судьбе. Хотя это она, и только она «случайно» привела меня в областную больницу Симферополя к Надежде Сергеевне Азаровой, замечательному врачу, вернувшему мне возможность работать, продолжить и закончить добытую Хейфицем роль в «Даме с собачкой».
Таким было начало, за которое рано или поздно актеру кино надо расплачиваться. Прилипшие к его лицу экранные образы неизбежно стираются из памяти зрителя новыми картинами, новыми героями, и время неумолимо передвигает его имя поближе к справочнику по истории отечественного фильма.
Прекрасно зная об этом законе актерской жизни по судьбам родных, друзей, партнеров, с которыми играл, я всегда в свободное от актерства время работал над сценариями и режиссерскими разработками давно облюбованных произведений. А уж когда нагрянула необходимость оставить Ленинград и всей семьей перебраться в Москву, пришлось наново обустраиваться, определяться с работой.