Судьба Иерусалима

— Хорошо. Еще вам надо взять банку со святой водой и кусочек причастия. И всем вам нужно исповедаться у отца Каллагэна.

— Я не думаю, что у нас тут есть католики, — сказал Бен.

— Я католик, — сказал Джимми. — Но в церковь не хожу.

— Все равно вам всем придется исповедаться и причаститься. Вы пойдете туда очищенные, омытые Христовой кровью… чистой, а не испорченной.

— Хорошо, — сказал Бен.

— Бен, ты спал со Сьюзен? Прости меня, но…

— Да, — сказал он.

— Тогда именно ты проткнешь сердце — сперва Барлоу, потом ей. Ты единственный из вас, кто может сделать это. Как ее муж. И ты не должен колебаться. Это освободит ее.

— Хорошо, — сказал он опять.

— И еще, — он обвел их взглядом, — вы не должны смотреть ему в глаза! Если вы это сделаете, он овладеет вами и натравит друг на друга. Вспомните Флойда Тиббитса. Поэтому и опасно брать с собой пистолет. Джимми, возьми его и иди чуть позади остальных. Если ты будешь осматривать Барлоу или Сьюзен, передашь его Марку.

— Ясно, — кивнул Джимми.

— Не забудьте купить чеснок. И розы, если сможете. Маленький цветочный магазин в Камберленде еще открыт?

— Я думаю, да, — сказал Джимми.

— Каждому нужно взять белую розу. Воткнете в волосы или обернете вокруг шеи. И я повторяю — не смотрите ему в глаза! Я могу задержать вас и рассказать еще о многом, но уже пора. Уже десять часов, и у отца Каллагэна могут быть свои планы. Желаю вам удачи и молюсь за вас за всех. Конечно, для такого старого агностика, как я, это звучит шуткой, но я не думаю, что после всего остался агностиком. По-моему, это Карлейль сказал, что, когда человек изгнал Бога из своего сердца, его место занял сатана?

Никто не ответил, и Мэтт вздохнул.

— Джимми, дай мне взглянуть на твою шею.

Джимми присел на кровать и поднял подбородок. Ранки были еще видны, но уже подживали.

— Болит? — спросил Мэтт.

— Нет.

— Тебе очень повезло, — сказал он, глядя на Джимми.

— Думаю, мне повезло больше, чем когда-либо в жизни.

Мэтт опустился назад в постель. Его лицо выглядело усталым, глаза ввалились.

— Если позволите, я приму пилюлю, от которой отказался Бен.

— Позвать сиделку?

— Я посплю, пока вы делаете свое дело, — сказал Мэтт. — И есть еще кое-что… Ладно, пока довольно и этого, — глаза его переместились на Марка. — Ты вчера сделал большое дело, парень. Глупо и неосторожно, но все же сделал.

— За это заплатила она, — сказал спокойно Марк, сцепив вместе ладони. Пальцы его дрожали.

— Да, но можешь заплатить и ты. Любой из вас, и все вы вместе. Помните об этом! А сейчас я очень устал. Я читал почти всю ночь. Позвоните мне, как только вы сделаете это.

Они вышли. В холле Бен посмотрел на Джимми и спросил:

— Он никого тебе не напоминает?

— Конечно, — ответил Джимми. — Ван Хельсинга.

7

В четверть одиннадцатого Ева Миллер спустилась в подвал за вареньем, чтобы отнести его заболевшей, по сведениям Мэйбл Вертс, миссис Нортон. Большую часть сентября Ева провела на кухне, маринуя овощи и закручивая банки с вареньем. В подвале у нее стояло больше двухсот стеклянных банок — заготовка была одним из ее любимых занятий. Позднее, с наступлением зимы к этому добавлялось еще приготовление пирогов.

Она учуяла запах, как только открыла дверь.

— Тухлая рыба, — пробормотала она, осторожно продвигаясь вперед, словно входя в воду. Ее муж сам построил этот подвал, выложив его камнем для холода. Щели были достаточно широкими, чтобы выдра или ондатра могли забраться в них и там издохнуть. Так случалось и раньше, но никогда еще запах не был таким сильным.

Она добралась донизу и пошла вдоль стены в тусклом свете двух пятидесятиваттных лампочек. Надо бы заменить на семидесятиваттные, подумала она. Она взяла банки, заботливо надписанные синими чернилами, и продолжала осмотр, заглядывая даже под полки. Ничего.

Она вернулась к ступенькам, ведущим на кухню, и остановилась там, оглядываясь. Подвал казался меньше с тех пор, как два года назад парни Ларри Крокетта устроили там полки. Там стояла печь, напоминающая абстрактную скульптуру богини Кали с множеством рук, протянутых во все стороны; ураганные ветры, начинающие дуть в октябре, заставляли беречь тепло. Еще там был закрытый брезентом бильярд Ральфа; с его смерти в 1959-м никто больше не играл на нем, но Ева все равно аккуратно чистила его каждый май. Больше ничего. Книжки, которые она собирала для больницы, лопата для снега со сломанной ручкой, ящик со старыми инструментами Ральфа и еще разные тряпки.

И еще этот запах.

Она посмотрела на низкую дверцу, ведущую еще глубже, но туда она не собиралась. Да и стены там были сплошными. Вряд ли какая-нибудь тварь могла забраться туда. Разве только…

— Эд? — позвала она внезапно, без всякой причины.

Звук ее голоса в тишине напугал ее.

Слово замерло в полутьме подвала. Почему она произнесла его? Что Эд Крейг мог делать здесь?

Валяться пьяным? Вряд ли где-нибудь в городе было менее подходящее для этого место. Скорее всего, он просто отправился в лес со своим дружком Вирджем Рэтбуном, пропивать какой-нибудь случайный заработок.