Судьба Илюши Барабанова

— Дедушка Михеич, это Бориска первый начал, — пожаловался Степа.

— Соловей-разбойник, на людей с топором бросается! Дайте-ка мне топор.

— А ты, старый хрыч, лучше не встревай в чужое дело! — крикнул Врангель, выйдя со двора, но, преследуемый собакой, снова спрятался.

На обратном пути собака обнюхала Илюшу, чувствуя незнакомого.

— А ты, гладиатор, чей? — спросил у него старик.

— Сирота, — поспешил объяснить Степа. — Из Юзовки приехал, племянник Петра Николаевича.

— Если родич Петра Николаевича и если сирота, милости просим в гости, — сказал старик. — У меня сирот полный дом: ворона Глафира, ежик Мишка…

Степа, смеясь, шепнул Илюше:

— Ежик курить умеет…

— Как же ты к Дунаихе явишься в таком виде? — с сочувствием спросил Михеич.

— Зашьем, — бодро сказал Степа, — у меня иголка и нитка имеется. Пойдем, Илюша!

3

Степа, хотя и не был сиротой — где-то в городе жила его мать с двумя братишками, — воспитывался у крестной на Солдатской улице. Их дом стоял неподалеку.

Сначала ребята спрятались в сарае, а когда за крестной захлопнулась калитка, Степа облегченно вздохнул:

— Ушла… Хочешь кулича?

— Рубашку бы зашить…

— Сейчас всё уладим.

Степа привел товарища в дом, где пахло пирогами и луковой шелухой.

— Крепко ты Бориске наподдал, — сказал Степа, вдевая нитку на ощупь, но проворно.

В доме тикали ходики, пахло воском и гарным маслом. Здесь, как в церкви, весь дом был в иконах. Не было свободного места, где бы не висели бумажные картинки «Жития святых», иконы, распятия, где бы не теплились лампады. В большом и светлом доме было душно, отовсюду смотрели скорбные лица святых, богородицы, мучеников, ангелов. Илюша разглядывал темные лики белобородых старцев и думал о Степе. Почему-то было жалко его. Может, и правда, что у него жизнь бесполезная…

— Сейчас разговляться будем, — весело говорил Степа, накрывая широкой ладонью мятые пасхальные яйца, которые выложил из-за пазухи. Он разделил их поровну на лавке; ел, а скорлупу собирал в пригоршню.

— Крестная у меня сердитая, — объяснил он. — Если узнает, то не миновать мне стоять на коленках перед иконами, да еще прикажет двадцать раз прочитать вслух «Отче наш».

— Зачем?

— Казнь у нее такая…

Илюша ел сладкий кулич, а сам разглядывал на полках церковные книги, поминания, закапанные воском, огарки свечей на тарелке. Степа ходил рядом и с набитым ртом объяснял:

— Это святой Серафим с медведем. А это Христос молится в Гефсиманском саду перед казнью на Голгофе… Стража искала его, подошла, а он спрашивает: «Кого вы ищете?» Воины ответили: «Иисуса Назарея». — «Это я», — сказал Христос, и солдаты повели его.

— Зачем же он признался?

— Праведно жил, не мог врать.

— Кому же он молится? — спросил Илюша.

— Богу.

— Он же сам бог.

— Мало ли что… Есть постарше…

— Тебе нравится в церкви?

— Еще бы!

— А почему?

— В церкви хорошо… — уклончиво ответил Степа.

Он умолчал о том, что не от хорошей жизни прибился к церкви. На улице Степу обижали ребята, пользуясь его подслеповатостью, и старались его унизить, осмеять. То, что ему было больно, ребят развлекало. Они никогда не упускали случая подставить Степе ножку, бросить в лицо тряпку и крикнуть: «Эй, Святой, лови!» В церкви было спокойно, точно сам бог становился на его защиту. Так и привык, и служители не могли без него обойтись.

Степа ничего этого не сказал и, чтобы переменить разговор, весело предложил:

— Знаешь что? Пойдем к Василию Блаженному в колокола звонить, чертей будем разгонять.

— Каких чертей?

— Тех, что цепь перегрызают. Ты, я вижу, темный человек, ничего не знаешь.

— А ты расскажи.

Степа запер калитку на засов, и друзья пошли. По дороге Степа стал объяснять:

— Мир опутан цепями и на них держится. Черти целый год грызут их и перед пасхой догрызают. А как только в церкви запоют «Христос воскресе» и ударят в колокола, так цепь срастается. В Священном писании сказано, что миру назначено быть две тысячи лет. Вот и посчитай: сейчас одна тысяча девятьсот двадцать первый. Видишь, как мало осталось до конца света. Вот и надо звонить…

— Выдумки все это! — сказал Илюша. — Дядя Петя говорил, что бога вовсе нет. И Ленин в бога не верит.

— Откуда ты знаешь?

— Знаю… У меня плакат есть, где Ленин сметает с земного шара нечисть и черного попа метелкой бьет.

Степе нечего было сказать в ответ, и он предложил:

— Давай, кто кого обгонит?

— Давай.

Степа бежал огромными, прыгающими шагами и размахивал руками, будто летел на крыльях. Он напряженно вглядывался в землю, боясь споткнуться, и все-таки спотыкался.

Илюша нарочно отстал: пусть думает Степа, что победил, пусть порадуется.

4

Вход на колокольню начинался с паперти. Небольшая железная дверь была полуоткрыта. Степа шагал привычно через две ступеньки. Илюша едва поспевал за ним. Сначала на лестнице было сумрачно и приходилось ощупывать руками стену. А когда поднялись на верхнюю площадку, открытую всем ветрам, стало светло.

Дикие голуби вспорхнули и, хлопая крыльями, закружились над колокольней. Ветер раскачивал веревки, привязанные к языкам колоколов и колокольцев.