Судьба императора Николая II после отречения

Отбросим фантастику советского историка. Ясно, что соловьевские связи с местной Ч. К. и пр. могли установиться только в марте. Ограничение весьма существенное – вся предшествовавшая провокационная деятельность немецко-большевистского агента Соловьева в Тобольске и Тюмени протекала, таким образом, при наличности сохранившихся административных органов старого правительства, демократических местных самоуправлений революционного временя и эсеро-меньшевистских в своем большинстве советов. (В Тобольске до появления уральских подпольщиков, как они сами признают, не было вообще коммунистической ячейки.) Никаких Ч. К. не существовало – следовательно, не могло быть и речи о расстрелах. Из данных следствия, приведенных Соколовым, с очевидностью выступает факт, что обвинение Соловьева в выдаче нежелательных лиц построено на показании явившегося в ноябре 18 г. к предшественнику Соколова по следствию Сергееву офицера М., заявившего, что он по соглашению с некоторыми друзьями офицерами, преданными царской семье, желая оказать заключенному Императору возможную помощь, прожил почти всю минувшую зиму в Тюмени, где познакомился с Соловьевым, который сообщил ему, что «стоит во главе организации, поставившей своею целью охранение интересов заключенной в Тобольске царской семьи». «По словам Соловьева, – показывал N., – все, сочувствующие задачам и целям указанной организации, должны были являться к нему, прежде чем приступить к оказанию в той или иной форме помощи царской семье; в противном случае, говорил мне Соловьев, я налагаю “вето” на распоряжения и деятельность лиц, работающих без моего ведома. Налагая «вето», Соловьев в то же время предавал ослушников советским властям; так, им были преданы большевикам два офицера гвардейской кавалерии и одна дама: имен и фамилий их я не знаю, а сообщаю вам об этом факте со слов Соловьева». Офицер N. еще раньше рассказывал о Соловьеве чете Мельник, которая, в свою очередь, со значительными обобщениями засвидетельствовала эти рассказы перед следствием[282].

На показании N. и построены выводы следствия. Офицером этим был Седов, входивший в кадры Крымского полка, шефом которого была имп. Ал. Феод., и посланный монархической организацией Маркова 2-го очень скоро после вывоза царской семьи из Петербурга. С ним нам придется встретиться, так как мы вынуждены будем подробно остановиться на соловьевской эпопее – той «тюменьской заставе», которая заняла едва ли не центральное место в сибирском расследовании, поскольку в нем речь шла о попытках освобождения царской семьи из заключения. Следствие не обратило внимания на несуразицу в показаниях Седова, относившихся к зимним месяцам его пребывания в Тюмени; равным образом и на то, что в показаниях о выдаче двух офицеров и дамы делается ссылка только на слова самого Соловьева. Как можно толковать такие слова, если они были произнесены, мы увидим ниже.

Самое главное заключалось в том, что не было в наличности субъектов, на которых могла распространяться провокация или предательство Соловьева. Многочисленные офицеры, прибывавшие из центра с поручением от «русских людей», занятых спасением царской семьи, попросту миф… Мы можем теперь уже с точностью установить, кто, когда, с какой целью и кем в действительности был послан в Тобольск. На появление каких-либо особ женского пола, помимо фрейлины Хитрово, нельзя найти даже намека. Два гвардейских офицера, арестованных в Тобольске, это реальность, имевшая в январе, т.е. задолго до внедрения здесь большевиков. То были юные братья Раевские, посланные из Петербурга организацией Пуришкевича еще в сентябре и прожившие несколько месяцев в Тобольске под вымышленными фамилиями «Кириллов» и «Мефодиев». Их образ жизни и характер деятельности рассказан нам с их собственных слов достоверным свидетелем, командиром 2-го Сумского гусарского эскадрона шт. рот. Соколовым, который принимал сам участие в одной экспедиции по подготовке освобождения царской семьи, она была в январе отправлена из Москвы. С этой истории и начнем – тем более что она посвящена единственной, если не серьезной, то реальной попытке организовать побег Николая II и его семьи. Она очень показательна как для обстановки в Тобольске, так и для обрисовки начинаний монархически настроенных «русских людей».