Судьба империи

Связь и отношение политики и экономики мы можем эффективно понимать как связь и отношение мысле– и жизнедеятельностей. Что, в свою очередь, есть не что иное, как образ жизни. Попытка использовать суррогат религиозного образа жизни, когда жизнедеятельность подчинена светской вере, идеологии, не дает необходимой политэкономии – в этом негативный опыт СССР. Это модель из исторического прошлого, попытка подражать протестантскому духу капитализма. Однако попытка передать субъекту фокусы мыследеятельности и жизнедеятельности за счет передачи имущества, вещей (к тому же вынутых из деятельности, организованной совершенно иначе, чем при атомарном, индивидуалистическом капитализме), а не самой мыследеятельности, формирует еще более отвратительный, полностью нигилистичный образ жизни – тот, который ведут новые богатые. Он есть полное отрицание какой-либо деятельности.

В поисках исторически нового образа жизни, новой политэкономии мы можем идти только путем преобразования труда в деятельность, путем возвращения ему отчуждаемой частной эксплуатацией субъективности. Частный характер отчуждения тем более в нигилистическом, предельном варианте означает и невозможность возврата отчужденного.

Двадцать лет приватизации ясно показывают, что «новые частники» за редким исключением пока никуда вообще инвестировать не собираются, тем более в долгие инфраструктурные проекты. Они ликвидаторы деятельности, а не ее организаторы.

С другой стороны, можно до бесконечности предлагать властям инвестировать государственные средства в территорию (например хотя бы в дороги), тем самым создавая возможности и для действительного экономического накопления (например пенсионного). Но происходить это не будет до тех пор, пока власть не вспомнит, что она сама воспроизводится за счет государства, а богатство – лишь относительная форма власти при капиталистическом порядке, сама по себе никакого воспроизводства не обеспечивающая. Такое «вспоминание» власти о собственных основаниях, скорее всего, примет форму уже не экономического, а политического кризиса. Сегодня же государственных кадров, стремящихся к власти, а не к богатству, почти нет. В крайнем случае стремятся к власти как к средству достижения и эквиваленту богатства, но не более того.

Между тем такое социальное государство, как Германия, в поисках формы концентрации и накопления экономических ресурсов (капитала) реализует государственный проект децентрализованного производства энергии, где производящей единицей является отдельное здание (сооружение) – неважно, жилой дом или офисное (тем более промышленное) здание. Энергия выбрана как наиболее дефицитный фактор производства. Разумеется, еще нужна сеть, позволяющая этим маленьким генерирующим «клеткам» отдавать и принимать энергию, своего рода энергетический Интернет. Как кажется, это т. н. «зеленая энергия». Но главное не во всем этом. Главное в том, что создается новое качество территории – как города, так и деревни, пригорода, малого города. И это качество представляется емким инвестиционным «резервуаром» для длительного накопления.

Футурологи и утописты на этом основании германского опыта провозглашают ни больше ни меньше «третью промышленную революцию» (первая – пар на угле и дровах, вторая – электричество на нефти и газе): см. например, Джереми Рифкин, «Европейская мечта. Как европейское видение будущего постепенно затмевает американскую мечту». Утопический гимн подхватывают затем политические либералы всех родов: раз домохозяйство теперь не только потребитель, но и производитель, появится наконец-то обоснованное мнение этого домохозяйства как участника политических процессов, чего так не хватает массовой управляемой демократии, вынужденной эти мнения имитировать.

Насчет мнения – это, конечно, вряд ли. Как, впрочем, и насчет «революции». И скрытый за рассуждениями Рифкина тезис о том, что в основе кризиса экономики, ориентированной на рост, лежит дефицит энергии, этот рост сдерживающий, и что именно этот дефицит и есть негативное содержание накопленных неотдаваемых долгов, – вряд ли этот тезис верен. Разумеется, человеческая деятельность вовлекает и преобразует материал природы, в том числе такой универсальный, как энергия. Да, труд есть также отдаваемая человеком физическая энергия из его биологического тела как источника. И привлекаемая из природных источников энергия позволяет заменить мускульную энергию человека. Исчезают конкретные виды полезного труда – такие как труд бурлака, докера, землекопа, рикши (хотя вовсе не везде на планете). Растет значение таких составляющих труда, как искусство физического оперирования (ловкость, мастерство, hand made) и интеллектуальных усилий. Их тоже, впрочем, частично заменяют роботы и компьютеры, говоря бытовым языком. Кажется, труд исчезнет. Другая, более ранняя книга того же Рифкина называется «Конец работы».