Судьба калмыка

– Да. Бедуют и их дети, за какие грехи, не понимаю. Маришка налаживала постель и укладывала ребятишек спать, грустно покачивая головой. Последняя военная зима – голодная, с сильными морозами, уже не казалась такой страшной, как предыдущая. успешные действия наших солдат на фронтах Великой Отечественной, несмотря на сильные потери, грели души людей, что их сыновья и отцы гибнут не зря. И что их тяжелый, тыловой труд приносит ощутимые результаты. Война близилась к концу, и даже рвущие душу рыдания матерей и жен, получивших похоронки о гибели близких, переносились легче. Люди понимали, во имя чего идет многолетняя, смертная война. Во имя мирной будущей жизни. А главное, понимали, с кем воевали – с оголтелым врагом, зараженным коричневой чумой. Его надо было уничтожить. Уничтожали. Погибали сами, во имя оставшихся в живых. Пришедшая весна обновила души и сознание людей, что еще немножко, еще чуть-чуть дотерпеть, и войне конец. Неутешное горе свалившееся от войны почти в каждую семью, неожиданно осветилось ласковым ярким солнцем апреля 1945 года. Отогревая замерзшие осиротелые души за долгое время войны, солнце вволю питало теплом искореженную взрывами и морозами землю. И благородная земля, вбирая в себя тепло от светила вселенной, тут же старалась выбросить на всеобщее обозрение зеленые побеги растений, цвета мира и жизни. И первыми таковыми испокон веков бывают подснежники и черемша. Подснежник – радость для души и глаза. Черемша – пища для живота. Еще маленькие побеги черемши, этого природного гибрида лука с чесноком, чуть побольше длины пальца, а толщиной уже почти с карандаш. Неожиданно несколько пучков оказались у Маришки на крыльце. Пока их нюхали и пробовали на вкус, гадая откуда взялось это добро, с дальнего конца огорода услышали смешливые голоса старух. Они стояли у забора, покуривая трубки, наблюдали за пацанами и изредка покрикивали: Эй, Мараишка, Вовика, Колика, Толика!

– Живы бабки! – почти хором закричали пацаны и кинулись бежать к ним по еще не совсем просохшему после снега огороду. Маришка пришла с ночной смены, увидела детей, разговаривающих с калмычками, и очень обрадовалась: -Слава Божачке, ёны живы!

Она отрезала два кусочка хлеба, примерно по спичечному коробку каждый, и пошла к ним. Сыновья увидели ее, кинулись навстречу. У каждого в руке был зажат пучок черемши, которую они аппетитно жевали.

– Мам, мам! – наперебой кричали пацаны. – Менга и Байса живые, черемши нам принесли!

– А я им хлебца немножко дам!

– Конечно дай, они добрые! Ну здравствуйте! А мы уж думали и не свидимся, – обняла Маришка каждую старуху. Живы?

– Живой, живой маленько! – засмеялась Менга.

– По-русски говорить научились? Ну, слава Богу! – перекрестилась Маришка, а старухи вынули трубки изо рта, положили их в карманы и сложив руки лодочкой, поднесли их ко лбу, и что-то тихо запели по-своему.

– Мам, это они по-своему молятся,– сказал Колька. Старухи помолились, покланялись в разные стороны и получив от Маришки по кусочку хлеба, стали медленно посасывать отщипнутые крошки. – Ханжинав, ханжинав, – бормотали они и кланялись.

– Не надо кланяться, – расстроено шептала Маришка. – Божачка, слава тебе, что сохранил их. Спасибо вам за черемшу, – и Маришка указала на кучки в руках у сыновей.

– А-а, хилеп нету, а черемш – минога в балот, – и Байса махнула туда рукой.

– И вы не боитесь ходить туда? Там утонуть можно.

– Байса, Менга болшго (нельзя) буль-буль. – и поманив Маришку, они откинули полог землянки. Оттуда пахнуло теплом, от прогоревшего костра. В углу спала молодая женщина – калмычка, в фуфайке и ватних штанах. Ноги ее были обмотаны какими-то тряпками. Рядом с ней также крепко спал и двое детей лет по шесть-семь. Очевидно одна была девочка, судя по выбившейся косичке из-под шапки.

– Из Канска, Канска шел, – шептала Менга,– свой мужик, Эцк (отец), эк (мать) ищет, тут Манская, – и она от нехватки слов повела вокруг рукой. – Милиция болшго (нельзя). Сэн, сэн? (хорошо?) – и старухи сложили руки лодочкой и просительно замотали головами.

– Хорошо, хорошо, мы не скажем.

Во дворе вдруг яростно залаяла собачонка, и все повернулись к избе, от которой по огороду шли двое, один в милицейской форме, другой в штатском. Маришка в ужасе прикрыла рот ладошкой, потом быстро приказала ребятишкам: А ну, быстро утекайте отсуль. Повторять не пришлось. Ребятишки побежали вокруг огорода. Старухи рухнули на колени и сложив руки к голове шептали молитвы. Мордатый в штатском сходу напустился на Маришку: – за укрывательство преступников знаешь что будет?

– Не знаю. – смело глядя ему в глаза ответила Маришка.

– А вот статья за номером… – и он полез в кожаный планшет.

– Не трудись, любезный, а то я тябе тоже покажу бумажку за номером, какая оставила меня без мужа, а их без батьки, – и она ткнула на своих сыновей, остановившихся невдалеке. Мордатый смешался и что-то невнятно промычал.

– Гражданка Григорьева, я давно предупреждал ваших детей, чтобы они не водились со спецпереселенцами, которым не разрешено здесь бывать и заниматься запрещенным промыслом.