Судьба калмыка

Старухи не поняли тогда, почему ругался участковый. А он ругался за то, что в снежной канаве за избой обнаружил занесенные снегом ледяные кучки замерзшей картошки и промороженные пласты капустных листьев.

– Откуда это у вас?

Старухи не понимали и с детской наивностью нагребали корзину мерзлых овощей, несли домой – готовить пищу. Когда он узнал, что это основная пища калмыков, то отстал, затыкая нос от запаха варившейся похлебки. Но на сигнал, который поступил, он должен был отреагировать. Разиня-завхоз подсобного хозяйства леспромхоза не сумел до снегов вывезти с полей огромные кучи выкопанной картошки и капустных листьев после ее уборки. Сначала все это охраняли, а когда пошли снега – забросили! Но народ не дремлет. И ночами на СА-ночках стали возить гремящую как камни мерзлую картошку, да хрустящие ото льда пласты капустных листьев. Узнал об этом и Максим и несколько раз со старшим пацаном – Мутулом тоже наведался туда. Хотя и привезли много, половина привезенного была гнилой продукцией. Выбирать в поле было некогда, собирали все подряд. Вскоре обильные снега занесли, спрятали следы преступления в канаве за домом. Но опять же, люди все видят – донесли. Пришел участковый. И когда в очередной раз Максим пришел отмечаться к нему в контору, участковый спросил его:

– Слышь, Цынгиляев, это что у тебя за избой за кучи овощей?

– А выросли, убрать не успел! – весело забелел зубами калмык.

– Ты это брось! Я серьезно спрашиваю.

– Ну если серьезно, то с поля подсобного хозяйства.

– Ты знаешь, что это хищение урожая, социалистической собственности, точнее?

– Знаю, что это ротозейство и головотяпство руководства хозяйства.

– Как? – разинул рот участковый.

– А так. Не вывезли с полей вовремя урожай, заморозили. Так хотя бы вози скоту на корм. Нет же, до этого не додумались. Народ с голодухи стал таскать с полей уже негодный овощ. Но не трожь, это государственное! Пригнали бульдозер, и он сравнял все с землей, вперемежку со снегом. Вот тогда я и взял санки и поехал, хоть что-нибудь найти пригодное в пищу моим землякам. А скот, кстати, на подсобном начал дохнуть от бескормицы. Ну, что мне писать подробно в заявлении, как я расхищал социалистическую собственность?

– Ты, вот что, Цынгиляев, не умничай, спросим тебя – ответь.

– Ну, я и ответил! – опять заулыбался Максим, – До свидания!

И жизнь пошла своим чередом. Хоть скудная, но пища была, если хорошенько постараться. И старухи старались. Они целыми днями чистили картошку, мыли, сушили, толкли, рубили капустные листья, жарили. Но кроме темной похлебки и черных картофельно-капустных оладий ничего не получалось. Но это была еда. Спасение от голода. И можно было видеть, как калмычата в одних рубашонках, смеясь, и обгоняя друг друга, кто босиком кто в каких-то опорках на ногах, бегут к канаве-траншее. Быстро разгребая снег, они хватают пласты листьев, накидывают в мешок или корзину ледяных картофелин и еще быстрее бегут в избу, покряхтывая:

– Ех, ях! Ех, ях!

Так у них бывало несколько раз в день. Ну, если кто шел с ведром, вниз к речке, тот был одет более основательно. Воду в гору таскать было трудно, калмычонок скользил, падал и летел вниз кубарем с ведром. Ребятня, катающаяся невдалеке с их косогора, с удовольствием наблюдала эти моменты. Так было и раз и два и три, пока более взрослый местный пацан, не хватал у обессиленного калмычонка ведро, зачерпывал его полным и бегом заносил до самых саней.

– Молодец! – похлопывал он сопящего калмычонка, еле поспевающего за ним, – Три раза нес, три раза падал и даже не заплакал. Вот, учитесь у него, балбесы! – наставлял он своих друзей, только что закатывавшихся в смехе от падений калмычонка, а теперь наблюдавших за милосердностью своего вожака. И по-разбойничьи свистнув, он с разбегу катанулся прямо в кучу стоящих пацанов, и слетевши с ног, они, крича и хохоча, кувырком летели вниз по раскатанной горке.

Калмычата то и дело выглядывали из сенцев, но кататься с местными не решались долго. Да и было не на чем. Но калмычата сначала просто не знали, что кататься с ледяной горки можно было хоть на чем. Хоть на куске фанеры или картона, на обрывке клеенки, на санках, на обледенелой доске. А калмычатам еще и не в чем было кататься. Старухи уже вычислили, что катающиеся пацаны с горки, и рвут одежду и обувь быстрее, и вывалявшись в снегу становятся мокрые, потому, что много раз заходили к ним сушиться у печки. Поэтому одежду и обувь, какая была, очень сильно берегли. За хлебом в очередь сходить, или по селу пройти – милостыню просить, одежда и обувь были нужнее, и должна была быть сухая. А тут с горки просто так не прокатишься, скатившись вниз не успел вырулить – плюхнешься в речку в полынью, родники которой не замерзали даже в трескучие 40 градусные морозы. Плюхаться в речку никто не хотел, но случаи бывали. Но дети есть дети и их желания непреодолимее всего.