Судьба китайского Бонапарта

От политиков различных мастей можно было услышать тот или иной вариант легенды о подвиге Ван Цзинвэя. Когда бомба, брошенная террористом, не взорвалась, Вана схватили и утром должны были казнить. Дальнейшее развитие событий имело две версии. Согласно одной, Ван бежал с помощью подкупленной стражи, но, заблудившись в лабиринтах дворца, угодил в спальню императрицы… Утром он получил полную свободу. Другой вариант подчеркивал как великодушие, так и бескорыстие императрицы. Она увидела с балкона, как красавца вели на казнь; сердце повелительницы дрогнуло. Тотчас же был отдан приказ расковать узника. Ван вышел на свободу, сопровождаемый высочайшим напутствием: «Иди и плоди себе подобных!» Ван, естественно, отвергал легенды, распространяемые злыми языками, и говорил: «Двери тюрьмы мне открыла революция». Он был близок к Сунь Ятсену, располагал значительным состоянием, многие окружающие считали его баловнем судьбы.

Ван Цзинвэй публично выступал за связи с Советским Союзом, считался даже левым, но окружавшим было ясно: у него нет каких-либо четких политических принципов.

Другой претендент на лидерство в партии — Ху Ханьминь известен был как один из последователей Сунь Ятсена в области теории и революционной деятельности. Ху оказывал Сунь Ятсену до революции содействие через гонконгскую газету, которую редактировал в то время, снискал славу ученого, длительное время был секретарем Сунь Ятсена.

В 1903–1906 гг. Ху Ханьминь учился в Японии, где изучал право, политику, экономику, там он познакомился с новейшими течениями политической и экономической мысли на Западе, приобщился к деятельности «Тунмэнхуэй» и уделял, в отличие от Чан Кайши, большое внимание мировоззренческим проблемам. Молодой теоретик пропагандировал идеологию Гоминьдана и в качестве наиболее важной ее черты — национализм, что вытекало из борьбы с маньчжурским господством. Вместе с тем у него, как и у других претендовавших на роль теоретиков революции мыслителей, проявился идеалистический, в немалой степени наивный подход к партийному строительству. Гоминьдан, как утверждал Ху Ханьминь, основан на «любви» и «честности». С энтузиазмом он выступил против сторонников «просвещенного абсолютизма», с централизованной деспотией он связывал все невзгоды своих соотечественников («яд деспотии скопился в центре»). Чан Кайши с молодых лет уверовал в право сильного уничтожать непокорных, Ху Ханьминь — в магическую силу оружия слова просвещенной части китайского общества. Чан Кайши ненавидел интеллигенцию, а Ху Ханьминь говорил о ее высоком предназначении и в то же время о ее колебаниях («стоило ей лишь поднять голову, как сразу правящий класс привлекал ее на свою сторону») [29].

Чан Кайши сделал ставку на Ван Цзинвэя. Изоляции Ху Ханьминя способствовало немало причин. «У него есть один недостаток, — говорил о Ху Ханьмине М. М. Бородин. — Если он о чем-нибудь узнает, то об этом узнают его приятели, а затем и англичане — и все провалится». Нелестную характеристику Ху Ханьминю давал и один из твердых последователей Сунь Ятсена Ляо Чжункай (Ху Ханьминь — «дурак и баба») [30].

Как же среди многих политических фигур выглядел Чан Кайши? Скорее всего на него смотрели как на «темную лошадку». События, однако, развивались в пользу «темной лошадки». Расследование заговора против Ляо Чжункая показало, что среди его участников был брат Ху Ханьминя. Ху Ханьминь нашел убежище в доме Чан Кайши. Отношения между Чан Кайши и Ху Ханьминем были довольно сложными — они часто ссорились, но на этот раз Чан протянул своему сопернику и соратнику по партийным делам руку. Вскоре Ху направили в почетную ссылку.

Чан Кайши сполна продемонстрировал свои способности фигляра. И в этом отношении он поднялся, пожалуй, до уровня Ван Цзинвэя. Он показывался перед аудиторией в гневе, затем, сбрасывая маску мстителя, проявлял чудеса перевоплощения. За словами последовали дела. Под арест попали 17 военачальников, в которых Чан Кайши усматривал своих потенциальных соперников. Среди арестованных были и соратники Ху Ханьминя, претендовавшие на военную власть в Гуанчжоу.

События, связанные с убийством Ляо, позволили Чан Кайши использовать идею «контрреволюционного заговора» в качестве предлога не только для разгрома своих непосредственных конкурентов, но и для подавления всех, на кого они опирались, для упрочения своих позиций в Гоминьдане.

На пути Чан Кайши к заветным высотам власти оказался Сюй Чунчжи — военный министр Национального правительства и главком гуанчжоуской армии. Официальный пост главкома гуанчжоуской армии не обеспечивал ему прочного положения в этом раздираемом острыми междоусобицами, разношерстном военном формировании. Основные проблемы решались на Военном совете, а не в кресле министра. Сюй не скрывал своей антипатии к Чан Кайши, смотрел на него как на карьериста, выскочку — да и что можно было ожидать, по его мнению, от уроженца провинции Чжэцзян?! Настало наконец время, когда для Чан Кайши Сюй стал «кэци», то есть тем, «кого следует убрать».