Судьба княгини

Стремительным шагом Юрий Дмитриевич промчался по коридорам, выскочил через кухонную дверь, пересек двор, забежал в жарко натопленную баню. Черпнул большим ковшом в шайку холодной воды, горячей, перемешал рукой, вскинул над головой, опрокинул на потное тело:

– Хорошо!

Снова черпнул, смешал, опрокинул на себя.

– Может, все же попаришься, княже? – пожилой слуга был уже здесь. – Нормально, до косточек, дочиста!

– Успею, Плечо! – отмахнулся Юрий Дмитриевич. – Перво-наперво надобно Господу помолиться, за победу великую Всевышнего поблагодарить, службу отстоять. А уж потом всем прочим заниматься.

– Тогда хоть щелоком оботрись, – посоветовал холоп и протянул хозяину уже влажную мочалку.

Князь послушался, наскоро помазался мыльной жижей, дважды окатился, выбежал в предбанник. Здесь его уже ждало чистое исподнее, портки из темно-зеленого бархата, а также подбитая горностаем замшевая ферязь без рукавов и парчовый берет с самоцветной брошкой. Наряд, понятно, не для бедняка; однако для брата правителя великой державы – более чем скромный. Поверх сего Юрий Дмитриевич накинул совсем уже неброский коричневый суконный плащ. Опоясался, огладил сумку на боку и рукояти двух ножей.

– И чего ты, княже, вечно так в нее спешишь, в церковь-то? – поинтересовался холоп. – Боги, они ведь бессмертны. Веком раньше помолишься, веком позже, им без разницы.

– Но ведь я не бессмертен, Плечо! У меня каждый час на счету!

– Так прямо из бани и побежишь?

– Для общения с Богом свита не нужна, Плечо! – подмигнул слуге звенигородский князь. – Скромно уйду, никто не увяжется.

– Я тогда здесь подожду, дабы не искали, – вздохнул старый слуга. – И наряд парадный сюда велю принести, дабы ты после бани сразу в него облачился. Тебе ведь сегодня на пир, как я помню, Юрий Дмитриевич?

– Я знаю, Плечо, – кивнул князь. – На тебя можно положиться. Ты тут перекуси пока, вина выпей. Попарься.

– Воля твоя, – смиренно согласился холоп и направился к накрытому в предбаннике столу.

Слуга был достаточно мудр, чтобы не интересоваться тем, куда, почему и зачем столь часто исчезает его господин. Холопское дело служить хозяину, а не следить за ним. Раз убегает – стало быть, так надобно. Его дело сделать так, чтобы убегать князю было удобно и чтобы получалось сие незаметно.

У накрытого стола Плечо щедрой рукою налил себе алого немецкого вина, зачерпнул полной горстью янтарную курагу, кинул в рот, потянулся за запеченной куропаткой, покрытой хрустящей коричневой корочкой. Подкрепившись, скинул с себя одежду, ушел в парилку, вытянулся во весь рост на верхнем полке, сладко потянулся и закрыл глаза.

В холопьей жизни, известное дело, свои удовольствия. В походе – добыча, в усадьбе – сытная еда, жаркая баня, теплый дом и мягкая постель. А откуда, как, где все это берется – за то пусть у хозяина голова болит. На то он и князь. Холопье дело – не думать, а приказы выполнять. Прикажут саблю обнажить – идти и сражаться. А приказали угощаться – выходит, так тому и быть. Смирись и слушайся. Любые приказы надобно исполнять на совесть!

Тем временем Юрий Дмитриевич, завернувшись в плащ и опустив голову, осторожно выскользнул из бани, тут же свернул влево к тыну, вдоль него обогнул свои высокие многоярусные хоромы, бревенчатые с резной осиновой черепицей, вышел к задним воротам.

Там полтора десятка мужиков и холопов деловито разгружали длинный роспуск, заваленный тощими, корявыми и кривыми березовыми хлыстами – на дрова. Увидев князя, все работники посрывали с голов шапки и низко поклонились:

– Наше почтение, княже!

– Продолжайте, – разведя полы плаща и распрямляясь, кивнул им Юрий Дмитриевич. – Вижу, стараетесь. Молодцы.

Выйдя на улицу, он повернул влево, тут же снова запахнулся и опустил голову, пряча лицо от редких прохожих.

Здесь в скромно одетом мужчине великого воеводу узнавать перестали. Князь Звенигородский несколько успокоился и ускорил шаг, поспешая в сторону великокняжеского дворца.

* * *

Софья Витовтовна, перекрестившись на крест, снова оглянулась на входную дверь, затем отступила в дальний угол часовенки, толкнула там узкую выбеленную дверь, собранную из трех тесовых досок, и вошла в густо пахнущую пряной горечью конурку, плотно забитую сеном.

Приказ великой княгини складывать сено для церковных нужд на два нижних яруса звонницы Вознесенского храма никого особо не удивил. Ведь для колоколов эти комнатушки не годились, никаких служб или таинств тут тоже не проводилось. И потому везде и всюду под звонницами извечно скапливался всякий хлам либо держалось не самое ценное имущество. Желание правительницы использовать помещение под сеновал было не самым удобным – но, в общем-то, и не самым странным решением.

Пробравшись среди колких ароматных охапок, женщина отодвинула засов на наружной двери, после чего вернулась назад и опять замерла перед высоким распятием, погрузившись в молитвы и набожные размышления.

Ровно до тех пор, пока за стеной еле слышно не хлопнула дверь.