Судьба. Книга 1

Сегодня у Узук день двойной радости: Сухан-бай? повезёт в пески нового подпаска на смену Берды, и ковёр сегодня будет закончен. Хороший, радостный день! Его не портят даже чёрные тучи, что ползут по самому горизонту. Ползите, тучи, ползите, вы нам не нужны, хмурые и холодные! У нас скоро праздник. Даже осеннее солнышко хочет попасть к нам на той[16], смотри, как играет оно на ковре, словно котёнок! Ползите, тучи, в свои недобрые дальние дали…

Узук возбуждена предстоящими событиями. Стук её гребня звонче и чище, чем обычно! Конь скачет! Слышите: конь скачет! Он везёт счастье — красивое, нарядное, улыбающееся счастье… А почему вдруг в звуке гребня зацокали копыта испуганной овцы? Вы думаете, это так просто — выйти замуж? Попробуйте, а я посмотрю. Ну и что ж, что я знаю жениха и люблю его? Люблю, а всё равно боязно думать о свадьбе, вот потому и стучит иногда гребень, словно испуганная овца бежит.

Руки Узук мелькают неуловимо, завязывая последние сотни узлов. Девушка уже не смотрит на рисунок образца. Повинуясь радостному вдохновению, она безошибочно находит нить нужного цвета, словно ожившие клубки пряжи сами подкатываются к её рукам. И пальцы вяжут, вяжут, вяжут. Они тоже словно живут своей собственной жизнью, эти тонкие проворные пальцы, они торопятся завязать последний узел.

«Скоро, — думает Узук, — совсем скоро… Может, до следующего базарного дня Берды-джан приедет в аул». И сердце девушки колотится, как пойманная птица, но не торопится улететь: ему хочется быть пойманным.

* * *

Полевая страда прошла, поэтому базар привлекал всех, даже тех, кому вообще нечего было делать там. Собственно, базар существует не обязательно для того, чтобы на нём покупать или продавать. Можно просто походить, потолкаться среди новых люден, посидеть в чайхане, послушать новости.

Почти все мужчины из аула ушли сегодня на базар. Особенно безлюдно в ряду Сухана Скупого, что стоит на отлёте от основного аула, ближе к мосту. Часть мужчин вместе со всеми аульчанамн в городе, других Сухан-бай послал за саксаулом и сухими стеблями трав, которыми очень удобно топить тамдыр[17], третьих — ещё куда-то. Только редкая перекличку женских голосов да стук гребней ковровщиц несколько оживлял пустой ряд кибиток.

Ударив последний раз гребнем, Узук посмотрела на ковёр и крикнула в дверь мазанки:

— Огульнияз-эдже! Мама! Идите отрезать ковёр!

В эти дни Оразсолтан-эдже и Огульнияз-эдже почти не разлучались. Они и сегодня с раннего утра сидели вместе, оживлённо обсуждая всё, что им предстоит сделать в ближайшие дни.

Услышав голос девушки, Огульнияз-эдже одобрительно сказала:

— Молодец! Быстро закончила. А ну, показывай красоту рук своих!

Вслед за ней подошла и Оразсолтан-эдже, тоже залюбовалась ковром.

— Возьмите, — Узук протянула женщинам свой кесер[18].

Оразсолтан-эдже и Огульнияз-эдже долго препирались, отказываясь взять нож из уважения друг к другу. «Бери ты, Оразсолтан!» — «Нет, это ваше право, раньше вы». Наконец, Огульнияз-эдже уступила.

— Бисмилла рахман рахым… — забормотала она слова традиционной молитвы и наклонилась к ковру.

Узук смотрела, как падали обрезанные нити основы, которые столько дней звенели под её руками струнами дутара. Девушке было немножко грустно, словно она провожала в дальний путь близкого человека. И в это же время ей казалось, что кривой нож в руке Огульнияз-эдже обрезает не основу, а те горести и тревоги, что тянулись к Узук последнее время.

Огульнияз-эдже подняла ковёр на вытянутых руках, сказала с ласковым сожалением:

— Эх, душа моя, если бы все твои ковры принадлежали тебе…

Ей не удалось закончить свою мысль.

Стук гребней ковровщиц превратился в дробный конский топот, резко оборвавшийся возле мазанки. Женщины переглянулись: кого аллах в гости привёл? Но не успели они ничего сообразить, как в дверях мазанки появились трое вооружённых незнакомых джигитов. Узук ахнула и испуганно присела.

Впереди шёл длиннорукий, длинноногий джигит о узкими раскосыми глазами, крупным носом и коротко подстриженной бородой на продолговатом лице. Чёрный лохматый тельпек висел у него на ремешке за спиной. Жёлтый шёлковый кушак по красному халату и сапоги на высоких каблуках говорили, что это человек состоятельный.

Несколько мгновений косоглазый вглядывался в женщин, замерших в полутьме мазанки, потом шагнул вперёд и стремительно, по-волчьи, схватил в охапку Узук.

— Эй-вай-эй! Чтоб вас бог покарал!! — завопила опомнившаяся Оразсолтан-эдже и тяжёлым гребнем изо всех сил ударила похитителя по лицу. Тот качнулся, но добычу не выпустил, а в следующую минуту гребень был вырван из рук Оразсолтан-эдже, а сама она грубо отброшена в сторону.

Второй джигит, оттолкнув Огульнияз-эдже, бросился на помощь косоглазому, по лицу которого текла кровь, схватил за ноги отчаянно сопротивлявшуюся девушку. Огульнияз-эдже полоснула ножом по хищной пятерне, вцепившейся в тело Узук. Но что может сделать маленький рабочий нож в неопытных руках старой женщины!

— Уйми старуху, Ковус! — крикнул второй джигит.