Однако, присмотревшись к приезжим, чабан понял, что ошибся: это были совсем незнакомые джигиты. Один из них, кося недобрыми глазами, спросил:
— Никто не заезжал к вам?
«Никто?» — подумал Чопан-ага, вспомнил о подпасках, к которым могут обратиться приезжие, и ответил:
— Заезжали.
— Сколько?
— Двое джигитов. Кони у них приустали.
— Старые или молодые?
— Молодые.
— А кто они?
— Сходи с коня, добрый человек… Посидите, я чайку вскипячу…
— Некогда нам, отец, дело спешное… Кто они, эти джигиты?
— Аллах ведает… Не говорили. Грустные сидели, как мулла на похоронах.
Старик подсмеивался, но приезжие не поняли иронии, скрытой в его словах. Косоглазый нетерпеливо спросил:
— Долго они у тебя пробыли?
— Два дня, добрый человек, два дня. Кони отдохнули, подкормились — они и поехали своей дорогой.
— На свежих конях поехали?
— На свежих, добрый человек, па свежих… Шибко так поскакали… Да вы сходите, отведайте нашего чабанского угощения! И кони ваши отдохнут — вишь как приустали…
— Спасибо, отец, в другой раз… А куда поехали джигиты?
— Путь странника аллах определяет, сынок.
— В какую сторону направление взяли?
— Затемно уезжали, а у меня от старости глаза плохие: не приметил.
— Не шути, старик! — рявкнул косоглазый.
Второй джигит, наезжая конём на чабана, пообещал:
— За такое можно и плети отведать!
Насторожённо следивший за чужими Акбай глухо и предупреждающе зарычал.
Старик погладил ощетинившийся загривок пса, покачал головой.
— Плохо, сынок, со старшими разговариваешь. Стариков уважать надо — так пророком нашим заповедано. А то ты мне плёткой, я тебе палкой — что хорошего получится? Ничего хорошего.
— Извините его, яшули, но мы очень торопимся, — перебил косоглазый. — Значит, вы не знаете, куда беглецы поехали?
— Какие беглецы? — в голосе Чопана-ага зазвучало неподдельное удивление. — Беглецов никаких не видел. По своим делам два джигита ехали. Торопились, а уважили меня, погостили два дня и направились себе в Чашгын.
— Куда?!
— В Чашгын, сынок, поехали по торговым делам.
— А вы не ошиблись, отец? Зачем им туда ехать?
— Чего не знаю, того не знаю. А ошибаться — зачем. Верно говорю, слыхал, как они между собой разговаривали. А коль тебе другая дорога нравится, поезжайте на Душак, может, они посреди дороги туда, повернули.
— Да нет… зачем же на Душак… — пожевал губами косоглазый. — Спасибо, отец!.. Поехали, Сапар!
Когда топот конских копыт замер вдалеке, Чопан-ага усмехнулся, потрепал по голове волкодава.
— У бегущего одна дорога, у догоняющего — тысяча. А если на этой тысяче будут попадаться такие добряки, как мы, то она утроится, верно, Акбай?
Влажным тёплым языком пёс лизнул сухую ладонь хозяина.
Барану рога не в тягость
Плов был сварен наславу. Среди ядрёных продолговатых зёрен риса истекали янтарным жиром куски куриного мяса. На сачаке стояло пять красных пузатых чайников с крепким до горечи кок-чаем. Хорошо угощает своих гостей арчин Меред!
Гости — четверо самых влиятельных яшули аула — разомлели от сытной еды, глаза их подёрнулись мутной плёнкой сна. Заметив это, арчин тихо заговорил:
— Прошлый раз мы обсуждали вопрос о девушке — нас было восемь человек. Сейчас, я думаю, остальных звать не надо. Тогда вопрос был сложный, мы не могли его решить сами. Сегодня нам предстоит обдумать более лёгкое дело… Мы начали судебную тяжбу, с Бекмурад-баем и, как вы знаете, первое время удалось прижать его к стене. В самом начале дела нам пришлось потратить тысячу туманов и даже больше. Двадцать туманов мы отдали атбекаду. Всего будет потраченных тысяча двести туманов. Осталось из собранных у народа денег четыреста восемьдесят туманов. Я обернул в деньги гарнцевый сбор. Вместе о платой от арендатора он дал две тысячи двадцать туманов. Значит у нас на руках осталось ровно две с половиной тысячи.
Гости смотрели осоловевшими глазами, с трудом сквозь паутину сонной одури добираясь до смысла сказанного арчином Мередом.
— Я встречался с нужными людьми, — продолжал арчин, — мне передали слова Бекмурад-бая: «Буду тягаться до последнего, без штанов останусь, а дело выиграю». Оставить без штанов такого богача, как Бекмурад-бай, не так-то легко, пока у толстого жир утрясётся, у худого душа растрясется. Бекмурад-бай не жалеет денег, он перетянул на свою сторону русского полковника. Я знаю, какую взятку он ему дал, и думаю, что понадобится не меньше двух тысяч, чтобы свалить Бекмурада. Смирится он с этим? Нет, не смирится. Он переведёт дело в Ашхабад. А у нас останется всего пятьсот туманов. Что мы можем сделать с этими деньгами. Ничего не можем. Вот я и хочу спросить, как мы дальше поступим. В одном случае говорят, что лучше отказаться от веры, чем от чести. В другом случае — наоборот, своевременное отступление равно победе. Как нам быть?
— Лучше от веры… чем от чести… — сонно пробормотал один яшули.
— Девушка наша… никому не дадим, — так же лениво поддержал второй.
— Мало денег — вещи соберём, — сказал третий, но Узук не отдадим врагу.
Четвёртый, готовясь по-настоящему уснуть, не открывая глаз, прошамкал: