Судьба. Книга 1

— Да-да… простите… Я ведь тоже всю жизнь, как и вы, мучаюсь. В Керки мы жили — дед никак с баем расплатиться не мог. Тот за долги дочку у деда потребовал. Отец вступился. Бай эмирским чиновникам побаловался — мы-то на земле эмира бухарского жили. Пришлось бросить хозяйство и бежать. Обосновались в Мары. Кое-как купили клочок земли. А тут дед умер. За ним отец. Мать, как и ваша, перешла в дом отцова брата, стала его женой. А меня дядя Худайберды приютил. Ах, чёрные дни мои! Так с тех пор я мать и не видел. Жива ли, нет ли — кто знает…

— Что ж, тебе в доме дяди плохо жилось?

— Зачем «плохо», Сары-ага..

— Просто — Сары… Эх, как тебя баи покорности научили!

— Да нет… Это — Дурды, он вас так называл, ну, и я привык. Я думал, по его рассказам, что вы старше — лет сорок вам…

— А ты, оказывается, щедрый человек, — пошутил Сары. — Сухану землю подарил, мне целый десяток лет накинул. А тебе-то самому сколько?

— Я, если можно сказать, ровесник вам: тридцать один исполнился.

— Выглядишь моложе… Ты вот что, друг Аллак, называй меня на ты, хорошо?

— Хорошо, Сары-ага… — Аллак запнулся, смущённо засмеялся и поправился — Хорошо, друг Сары!

— Вот так-то лучше, — сказал Сары. — Значит, говоришь, хорошо у дяди Худайберды жил?

— Не сказать, чтобы хорошо, Дядя-то сам бедняк. Но от своих сыновей меня не отличал, а я ему напоследок совсем плохо сделал, ой, как плохо! И зачем я маленьким не умер!..

— Не тужи — это счастье от тебя никуда не уйдёт… Как же ты дяде удружил?

— Бекмурад-бай, чтоб ему рот перекосило, сбил о толку! — воскликнул Аллак возбуждённо. — Позвал как-то к себе и говорит: «Чего, мол, как сопливый мальчишка по селу ходишь? Тебе, мол, тридцать скоро, женился бы». А где я деньги возьму калым платить? Хорошую жену дёшево не купишь, а плохую мне не надо. «Продай, — говорит, — свою землю». — «Дядя на ней кормится», — говорю я. А он мне: «Что тебе дядя! У тебя о своей голове забота, дядя и без тебя не пропадёт, много ты добра от него видел? Только куском хлеба попрекает, а хлеб-то на твоей земле растёт».

— Ловко он тебя на хромом осле объехал! — Съязвил Сары.

— Совсем, проклятый, задурил голову! — подхватил Аллак.

— Голову или тельпек?

— Правду сказать, сам не знаю, — поддержал Аллак грубоватую шутку Сары. — Девушку я хорошую присмотрел к тому времени. А бай своё: «Продавай, я тебе покупателя богатого найду». И нашёл, чтоб ему пусто было! Люди меньшие участки продают, денег и на женитьбу и на хозяйство хватает. А я только и добился, что поссорился с дядей. Жена, как по кайтарме вернулась к отцу, так до сих пор у него и живёт. Четыре года уже!

— Однако у тебя терпение, друг Аллак. И у жены твоей тоже…

— Чай готов, — сказал Эсен, не вмешивавшийся в разговор. — Барашка бы подвалить надо, да уж до «утра подождём, что ли…

— А как хозяин? — спросил Сары, подмигнув Аллаку. — Или волк съел, волк не съел — всё волк виноват?

— Хозяин не обеднеет, — равнодушно сказал Эсен. — У него отару съешь — не заметит. А я на Мурада-ага насмотрелся, с меня хватит. Над каждым ягнёнком Сухана дрожал двадцать лет, так тот его, копейки не заплатив, выгнал.

— Впрок тебе ученье, — одобрительно сказал Сары. — Твой-то хозяин кто?

— Сарбаз-бай.

— Ого! Знаю. У него, говорят, сокровищ больше, чем у эмира бухарского.

— Не знаю, — Эсен расставил пиалы. — Человек юн не злой…

— Когда спать ляжет!.. Правду сказать, я сам думал к нему подпаском наняться, хоть немножко от женских ссор отдохнуть.

— Идите пасти мою отару, — предложил Эсен.

— Верное слово сказал! — обрадовался Аллак. — Иди Сары… то есть оставайся здесь, а? Дурды скоро приехать должен…

— Придётся, — согласился Сары. — Будем вместе остатки твоего калыма зарабатывать. Много платить осталось.

Аллак опустил голову.

— Немного… Только всё это уже ни к чему…

— Или новую невесту присмотрел?

— С Бекмурад-баем я поссорился, — вздохнул Аллак. — Нельзя мне в аул возвращаться.

— Чего вы не поделили?

— Так…

— Ну тогда умыкни свою жену.

— Не умею… Аманмурад умыкнул сестру Дурды — красавица была. А сейчас посмотришь — оторопь берёт, как приведение ходит, даже непонятно, в чём у неё душа держится.

— Плохо живёт?

— Совсем плохо, — подтвердил Аллак.

Сказать, что Узук жилось очень плохо, всё равно, что ничего не сказать. По образной туркменской поговорке, у собаки глаза побелели бы, доведись ей испытать то, что выпало на долю Узук.

Вопреки ожиданиям, не Бекмурад-бай стал причиной кошмарной жизни молодой женщины. Когда её привезли из Ахала, он долго был в отлучке. Вернулся, видимо, уже поостывшим и не осуществил свою угрозу. Он только приказал, чтобы Узук поставили на самую грязную и трудную работу, как самую последнюю батрачку. Домашним было велено только приказывать ей, но ни в какие разговоры не вступать и на вопросы её не отвечать. Это было не так уж страшно — работы Узук не боялась, а запрет молчания поддерживали только родичи бая; служанки не очень обращали внимание на хозяйский приказ.