Судьба. Книга 2

— Хватит, мама! Ты совсем стыд потеряла! Я всё время на твои тяжёлые слова лёгкими отвечала, но ты через край перебираешь!

— Люди! На помощь! — завопила было задохнувшаяся от удара Энекути,

Одна из пришедших женщин примирительно сказала:

— Не надо кричать, гелнедже. Что хорошего от крика? И у других людей есть зятья, которые приходят к жёнам, пока полностью не выплатили калым. Разве люди поднимают шум, когда пришёл зять? Разве зовут соседей? Меня мать сама будит, когда мой муж приходит, сама к нему посылает. Или вы кричите потому, что Джерен вам не родная дочь? Вы бы пожалели её и зятя: сколько времени они не виделись.

— Какой он мне зять! Нет у меня зятя! Если бы этот баран был настоящим зятем, он давно бы расплатился за калым и увёз жену!

— Не говорите так, гелнедже. Он и сам не рад, что не может расплатиться, сам мучается. Но что ему делать, если он бедняк? Баи забирают своих молодух, не позволив им и года прожить по кайтарме в доме родителей. А что бедняку остаётся делать?

— Если бедняк, пусть в лепёшку расшибётся, но заплатит!

— Даже если расшибётся, всё равно денег не найдёт,

— Тогда пусть не женится! На мою голову бедняков и так хватит, чтобы их со всего света собирать!

— Не только на вашу голову… Бедняков сейчас кругом хоть отбавляй. Скоро все бедняками станут.

— Не знаю, станут или не станут, а только если он не заплатит всё, что причитается, на том свете получи г жену! Ишь, разлёгся у стенки, как бедность Кемине! Вставай, бесстыдник, убирайся отсюда, чтоб тебе вечно по камням ходить!

— Не будьте непонятливой, гелнедже. Как ему встать? Разве вы не видите, что его нога под теримом? Сейчас освободим его, и он уйдёт, — сказала женщина.

— Хай, богом пойманный! — злорадно закричала Энекути. — Дай бог, чтоб у тебя нога сломанной оказалась — не будешь тогда по ночам шляться!

В это время терим с треском приподнялся.

— Вот они, головорезы! — встрепенулась Энекути. — Снова пришли кибитку мою ломать… Куш, Карабай, куш! Возьми этих проклятых, порви им кожу до костей! Куш, Карабай!

Однако, перепуганный Карабай отлёживался где-то далеко в кустах и если даже слышал голос своей хозяйки, всё равно никакая сила не выманила бы его из убежища,

Аллак вытащил ногу и поднялся. Стоя, он чувствовал себя намного увереннее и даже рассердился.

— Спасибо вам, тёща, за вашу ласку! — иронически сказал он Энекути. — Но запомните, что если даже я буду ходить по золоту, вы не получите ни одной копейки1 Так и знайте! Джерен — моя жена, и я заберу её, хотите вы этого или не хотите. Больше мне вам нечего сказать!.. А вам, девушки, — Аллак повернулся к женщинам, — вам большое спасибо за помощь! Всякого вам благополучия и здоровья! Не всегда над человеком чёрные дни висеть будут, когда-то и солнце проглянет.

У жирной овцы жизнь коротка

Энекути никому не рассказывала о том, что младшая жена ишана Сеидахмеда помогла бежать Узук из дома ишана. Не потому, что ей не хотелось рассказать или она испытывала какие-то добрые чувства к Огульнязик. Она с великим удовольствием напакостила бы этой учёной гордячке, которой все кланяются только потому, что она умеет разбирать непонятные крючки в книгах. Но против этого желания восстала алчность и оказалась сильнее.

Энекути довольно часто приходила в кибитку Огульнязик и выпрашивала у неё то одно, то другое. Отказать ей молодая женщина не смела. Если бы черномазая толстуха потребовала у неё вытащить и отдать душу, она, наверно, сделала бы и это, так как боялась, что раскроется её участие в побеге, Узук. Таким образом сундук Энекути постоянно пополнялся, а сундук Огульнязик постепенно пустел.

Иногда, возмущённая бесстыдным вымогательством Энекути, Огульнязик порывалась так наладить попрошайку, чтобы она дорогу забыла к её кибитке. Но всякий раз слова застревали в горле: слишком уж хорошо знала Огульнязик подлую натуру Энекути, от которой можно было ожидать всё, что угодно, кроме хорошего, слишком была уверена, что та не «проглотит» молча обиду, а возместит сторицей.

Иногда, сидя в одиночестве, держась за ворот платья, молодая женщина шептала: «Боже, пронеси беду мимо нашей головы! Уйди, беда, исчезни, провались в ад!» Но беда провалиться не желала и снова, и снова шаркала около порога стоптанными калошами, харкала и отплёвывалась перед тем, как вкатиться в кибитку.

Подлость других иногда наталкивает человека на нехорошие мысли. Как-то Огульнязик подумала дать Энекути какую-то очень ценную вещь, а потом закричать, позвать людей, обвинить вымогательницу в воровстве, опозорить её. Тогда пусть говорит, что угодно: опозоренному не поверят, скажут, что она со зла наговаривает.