Судьба (книга первая)

— Выводи гостей! — потребовал Бекмурад-бай. Нурмамед опустил заложенную за спину руку.

Тускло блеснула синевой булатная сталь ножа.

— Я не умею нарушать священные обычаи туркмен!.. А кто умеет — пусть попробует!

— Ломай дверь, Сапар!

Сапар с силой ударил ногой в дверь. Слабый крючок соскочил, дверь распахнулась, Нурмамед вонзил Сапару нож под лопатку, Сапар упал па порог. Начальник полиции, грязно выругавшись, выстрелил в Нурмамеда. Из кибитки выскочил Берды, споткнулся о стонущего Сапара, вскинул револьвер. Бекмурад-бай отшатнулся, но Берды, не знавший своего обидчика в лицо, целился не в него. Сарбаз-бай удивлённо икнул и тяжело, словно мешок пшеницы, шлёпнулся с копя на землю.

— Берите их… в бога… веру! — заревел начальник полиции и выстрелил второй раз. Он был хороший мерген, этот полицейский начальник! Берды споткнулся и упал, захлёбываясь кровью.

Полицейские бросились к дому, но путь им преградили родственники Нурмамеда. Завязалась жаркая схватка. Тётушка Огульнур тоже приняла в ней участие. Размахивая палкой и визжа, она пробивалась к начальнику полиции. Огульнур была сильной женщиной. Одного полицейского она так хватила своей палкой по голове, что тот замертво свалился на землю. Второй полицейский, схватившись за палку и выкручивая Огульнур руки, пытался обезоружить её, но та не сдавалась, рвала палку к себе и свирепо плевала в лицо своего противника.

Выбежав наружу, Узук сразу же увидела окровавленного Нурмамеда. Берды, как главного преступника, полицейские уже оттащили в сторону.

— Дядюшка, прости меня! — запричитала она, опускаясь на корточки возле раненого. — Это всё я наделала… я виновата…

— Молчи, племянница… — прохрипел Нурмамед, пытаясь подняться, — виноваты те, кто кровь нашу льёт… а ты тут не при чём…

Неподалёку от дома стояло несколько фаэтонов, на которых приехали полицейские. Фаэтонщики с любопытством смотрели на схватку. На облучке ближнего фаэтона сидел усатый азербайджанец. Круглое лицо его сморщилось, как печёное яблоко, длинные усы понуро висели книзу.

— Давай сюда! — крикнул ему Бекмурад-бай, указывая рукой на Узук и подмигивая. — Давай быстрее, усатый хан!

— Нэт! — решительно сказал азербайджанец и разобрал вожжи. — Нэт! Такой вопрос мы нэ рэшал!.. Гэй-гэй, чортов кабэл!!. — Он хлестнул по коням, хвост дорожной пыли скрыл фаэтон из глаз.

— А-а, чего там… — пробормотал второй возница, — лишь бы деньги платили…

Он подогнал фаэтон к Бекмурад-баю.

Узук ничего не поняла в первый момент. Какая-то сила стремительно оторвала её от земли, швырнула в фаэтон. «Гони» — гаркнул над ухом голос Бекмурад-бая, и фаэтон испуганным зайцем запрыгал по выбоинам дороги.

Опомнившись, Узук приподнялась, готовая выпрыгнуть на ходу. Но тут в фаэтон прямо с коня прыгнул Аманмурад, навалился на молодую женщину, свирепо выкручивая ей руки за спину, со сладострастной яростью и силой ударил её кулаком в живот и начал топтать коленями.

А сражение во дворе Нурмамеда не затихало. Полицейские, пришедшие сюда по долгу службы, разъярились от крепких ударов, сыпавшихся на них со всех сторон, и сами начали плётками и прикладами винтовок жестоко и умело избивать дайхан. Из кибиток повыскакивали дети, подняли истошный рёв.

Царапая ногтями камышовую стену кибитки, Нурмамед приподнялся.

— Люди, остановитесь! — закричал он, собрав последние силы. — Стойте, люди! Пожалейте своих детей!.. Без вас их некому жалеть будет… Сегодня ветер веет над нашими врагами, прекратите сопротивление, люди! Будет и над нами ветер… будет, даст бог… — И он снова упал, срывая ногти.

Постепенно схватка прекратилась. Полицейские расселись по фаэтонам, в один из которых, вместе с остальными ранеными, погрузили Сапара и Сарбаз-бая. Бай охал, стонал, бормотал проклятия, но время от времени с любопытством смотрел по сторонам, с трудом приподнимая отяжелевшую голову. В другой фаэтон положили Берды и Нурмамеда, рядом с ними сели несколько полицейских. Остальных дайхан, арестованных за сопротивление властям, начальник велел посадить на их же собственных верблюдов.

Нурмамед больше месяца пролежал в тюремной больнице, и весь месяц его односельчане ежедневно обивали пороги начальства, прося выдать заключённых на поруки. Приходили дайхане из соседних аулов. Наконец власти пошли на уступки и выпустили всех, кроме Берды.

Поправившись, Нурмамед долго хлопотал, чтобы освободили племянника, и наконец понял, что несокрушимую стену вокруг Берды, воздвигнутую с помощью денег Бекмурад-бая, голыми руками не проломить. «Я его сгною в Ашхабадской тюрьме, а то ещё и в Сибирь упрячу!» — передавали Нурмамеду слова Бекмурад-бая. Это очень походило на истину, так как все начальники, к которым обращался Нурмамед, в один голос твердили, что Берды — важный государственный преступник и отпустить его нельзя. «Попал племянничек в государственные преступники из-за того, что жениться задумал! — невесело шутил с односельчанами Нурмамед. — Недаром, видимо, говорят люди, как ни жирен воробей, абатмана[85] не вытянет… Ну, да поглядим, может быть наш воробей со временем в орла вырастет».