Судьба (книга вторая)

Весь день родичей Бекмурад-бая лихорадило нездоровым и тревожным ожиданием. К девушке никого не пускали, она безвыходно сидела в кибитке матери. И стар, и мал только и говорили о случившемся и гадали вразнобой, что же предпримет отец. Угадать было трудно. Сухан Скупой, например, постарался бы сорвать с похитителей солидный куш и на том успокоился бы. Байрамклыч-бай избил бы дочь до полусмерти и не сел за дастархан до тех пор, пока не бросил бы к порогу своей кибитки окровавленные головы обидчиков. Амандурды-бай постарался бы замять дело и поставить всё так, словно ничего и не случалось, а для дочери быстренько нашёл бы уважаемого, солидного жениха. Но как поступит Бекмурад-бай? В нём совмещались жадность Сухана Скупого и его беспринципность, бешеный нрав и непримиримость Байрамклыч-бая, рассудочность и дипломатичность Амандурды-бая. Как поступит он?

Он приехал к вечеру. «Едет! Едет!» — закричали мальчишки и кинулись прятаться по углам, чтобы не попасть ненароком под горячую руку хозяина и владыки.

Бекмурад-бай тяжело слез с фаэтона, качнулся, будто стоял не на земле, иссушенной безводьем до каменной твёрдости, а на зыбком ковре болота, и сбычившись, ни на кого не глядя, прошёл в дом. Амансолтан, завесившая лицо урпунджеком[34], внесла за ним чайник с чаем и завёрнутый в небольшую салфетку чурек.

— Не надо! — сказал Бекмурад-бай. — Уйди!

Он сказал негромко, по столько свирепой тоски было в его голосе, с такой злобой смотрели налитые кровью глаза, что Амансолтан затряслась, уронила чайник и сама не заметила, как выскочила наружу, как очутилась в кибитке свекрови.

— Вах, мать Чары, сегодня проклятый богом день! — выдохнула она. — Пойди на сына своего посмотри — лица на нём нет, на себя не похож, на человека не похож! Смотрит так, что умереть легче, чем взгляд его вынести. Сходи посмотри!

Бекмурад даже не повернул головы на скрип двери. А Кыныш-бай, едва завидев сына, как-то сразу ослабела и заплакала, опустившись на корточки:

— Перед именем твоим склоняюсь, сыночек!.. Склоняюсь перед достоинством твоим, инер мой!.. И имя твоё и достоинство уничтожили, иссушили лицо твоё… Всему народу имя известное — смешали его с чёрным песком, сынок мой!.. О аллах, аллах! Я просила у тебя почёта и достоинства. Зачем ты мне не дал их? Чтобы горше было бесчестие?..

Она долго причитала и кляла злую судьбу, перемежая проклятия с восхвалением достоинств сына. Но,

Бекмурад-бай не проронил ни слова. Не шевелясь, не поднимая головы, уставившись взором в одну точку, которая, казалось, была не вне, а внутри его, он молчал до тех пор, пока стонущая и вздыхающая Кыныш-бай не ушла. Он запер за ней дверь, чтобы никто больше не нарушал его мрачного одиночества и опять сел на своё место, опустив голову на ладони.

Быстро наступившая темнота растворила в себе все предметы. Бекмурад-бай чувствовал себя окружённым пустотой, и на душе у него было тоскливей и безнадёжнее, чем в ту ночь, когда ему показалось, что всхрапывающий конь несёт его в самое сердце преисподней. Словно два мохнатых паука, сцепившихся в смертельной схватке, в сердце его боролись жалость и злоба к несчастной дочери, к себе, к родственникам, ко всему человеческому роду.

Я сделал всё возможное для человека, чтобы уничтожить этих проклятых, думал он. Но они всякий раз уходили от меня, как вода сквозь пальцы. Не сам ли шайтан помогает им? Когда полковник узнал, что Берды бежал из тюрьмы, он сказал, что это дело рук революционеров, что революционеры стали пускать корни среди туркмен и это — очень печально и страшно. Ничего не страшно! Пусть полковник боится — я не боюсь, я перережу все корни, все жилы, которые они пустили среди людей!

Но я увяз в тине мщения. Не я мщу — мне мстят! За что наказываешь, всемогущий? Если нужна моя жизнь, забери её, но зачем забираешь честь?! Как я теперь посмотрю в глаза моих сверстников, как покажусь уважаемым людям?

Жить после того, как тебя обесчестили чолуки и чабаны, грязные твари, не стоящие навоза, приставшего к твоему сапогу! Разве можно после этого жить? Великий аллах, почему ты не сделал моими врагами достойных, которые не боятся открытой борьбы? Где мне разыскивать этих проклятых? Широка пустыня, много саксаула — под каким кустом найду их? Если бы я был владыкой вод, я заставил бы Аму-Дарью затопить всю пустыню и утопил бы их, как топят слепых щенят! Но — это невозможно. Что делать? Какой искать выход?

Бекмурад-бай с силой стукнул кулаками по коленям и встал. Он снял с головы и бросил в темноту тельпек. Скинул халат, развязал тесёмки на вороте рубахи. Захотелось пить, и он с сожалением подумал о пролитом чае, но тотчас же мысли вернулись в прежнее русло.