Судьба кочевых обществ в индустриальном и постиндустриальном мире

Еще большей способностью к вариациям может характеризоваться такая уже в древности возникшая форма взаимоотношений между семьями кочевников, как раздача скота на выпас, если семья хозяина обойтись своими силами была не в состоянии (она известна у очень многих кочевых народов под разными названиями, но в научном обороте обычно фигурирует казахское ее наименование саан/саун). При том, что условия приема скота на выпас порой существенно отличались, они очень сильно зависели в числе прочего от степени родства или соседства между заключающими такой договор хозяевами. Поэтому в старой литературе можно было встретить широкий спектр трактовок сущности сауна, от родственной взаимопомощи до способа фактической эксплуатации бедноты чуть ли не капиталистического типа. В данной системе хозяйственных отношений личностный фактор имел далеко не последнее значение: близкий родственник по укоренившейся практике обычно имел более льготные обязательства перед хозяином скота, мог не только безвозмездно пользоваться молоком, мясом и шерстью, но и оставлять себе приплод, появившийся за период выпаса. Тогда это нередко было вариантом родственной взаимопомощи. Отдаленное же родство, а тем более его отсутствие, влекло за собой обязательства довольно тяжелые для принявшего скот на выпас, вплоть до фактического статуса наемного пастуха, работавшего только за еду.

В условиях развития товарного производства до революции 1917 г., когда уже разбогатевшие скотоводы были ориентированы на рынок и получение прибыли, сохранение традиционной обычно-правовой практики делало для них крайне невыгодными отношения сауна с близкой родней. Постепенно в ряду зажиточных хозяйств практика обычного найма пастухов стала все больше укореняться. Причем это происходило в типологически схожих формах и у степных скотоводов, и в областях преобладания крупностадного оленеводства на сибирском севере. То есть полномасштабное развитие подобных тенденций вполне могло бы обернуться деструкцией общинных коллективистских порядков, с другой же стороны, такой путь подключения к экономике модерна, по-видимому, неизбежно мог привести к сложностям в воспроизводстве кочевых обществ как этнокультурных феноменов. Альтернативой их деэтнизации, вероятно, могло бы быть только их сохранение как неких заповедников традиционализма.

Период строительства социализма по отношению к обществам кочевых скотоводов с точки зрения социально-организационной базировался на по крайней мере двух принципиальных факторах: отход от частной собственности на основную массу скота, его обобществление государственными или кооперативными объединениями, с закреплением за ними пользования пастбищами, и развитие и поддержание принципов коллективности в производстве и распределении. Коллективность общинного типа, разумеется, в политико-идеологическом понимании должна была смениться коллективизмом трудового народа, сознательных и совместно с товарищами по классу идущих к новой жизни социалистических тружеников. Но это в теории. На практике же целенаправленная политика деструкции родственно-общинных отношений и структур властями не проводилась. По-видимому, интуитивно власти понимали, что населением такая практика была бы отторгнута. Напротив, коллективистские начала и приверженность им населения, особенно в первые десятилетия строительства социализма, скорее выглядели неким подспорьем в организации хозяйственной жизни. Нередко связи родственно-соседского характера использовались или даже лежали в основе комплектования бригад, подразделений, и т. д. Хотя, с другой стороны, со временем пережитки родо-племенного сознания оборачивались и очевидным недостатком кадровой политики, когда социальная динамика зависела не столько от деловых качеств работника, сколько от его родственных отношений с начальством. Время от времени на местах приходилось принимать соответствующие постановления и вести с этим борьбу, хотя бы номинально. Таким образом, можно констатировать, что родо-племенная структура и соседско-родственные связи с их функциональной важностью в бытовой сфере, в структуре деятельности кочевника при социализме в целом не теряли значения, хотя, разумеется, их традиционное место в образе жизни в какой-то степени стало менее существенным, будучи отчасти потеснено некоторыми новыми вертикальными и горизонтальными взаимосвязями в социалистическом социуме.