Судьба короля Эдуарда

Человеком, который спас монархическую идею в Англии и переломил ситуацию в пользу Виктории, был Дизраэли: он создал славу королевы Виктории, и в годы, решающие для судьбы монархии, победил Гладстона — а тот был вполне способен учредить республику. Созидание Империи и особенно романтический титул императрицы Индии, присвоенный себе Викторией вопреки воле премьер-министра, переход от мирной свободной торговли к империализму, мысль привести рабочих и их хозяев к признанию Империи, организовав поставки дешевого сырья из колоний, — все это изменило настрой страны и вновь укрепило связи между народом и короной. И этот человек, который на семьдесят лет (от своего времени вплоть до нашего) упрочил положение неустойчивого королевского дома Англии, превратив его в связующее звено между многими и многими странами, этот человек не был англичанином, он, согласно принятой сегодня терминологии, являлся «иностранцем по происхождению».

С тех пор общество снова стало проявлять интерес к поддержанию короны, при этом ревниво следя за тем, чтобы ее обладатель не слишком окреп. Республика с большей вероятностью и к тому же очень скоро привела бы к власти «четвертое сословие»; однако сильная личность на престоле смогла бы понять знамения времени и повернуться лицом к большинству, не примыкая к олигархии, которая, действительно, очень долго господствовала в Англии.

III

Эта олигархия именует себя society[48], словом, которое невозможно ни перевести, ни даже определить. Это не придворное общество, ибо в него допускаются представители всех партий. Это и не аристократическое общество, ибо в него может входить буржуазия. Это и не общество духовенства, составленное по религиозному принципу, ибо в него имеют доступ католики и евреи, считающиеся полезными исключениями. Это уже не общество крупных землевладельцев, ибо с тех пор как промышленность играет в стране решающую роль, в него может входить деловой человек, даже если он не владеет землей. Это не общество богачей, ибо в нем время от времени особенно лелеют какого-нибудь вновь «открытого» бедняка.

Общество внешне ведет себя так, будто оно учитывает только «нравственный облик» своих членов, и, действительно, если кто-либо дискредитировал себя в глазах окружающих как джентльмен, к нему проявляли строгость и изгоняли. В действительности же вес и положение в обществе скорее зависят от манер, нежели от характера поведения. Разве можно упрекать кого-нибудь за недостойные поступки, если они остаются в тайне? Манеры — неписаный кодекс, имеющий, однако, силу закона подобно конституции, они компенсируют отсутствие ума, денег, знатности и скрывают немало безнравственных поступков, делая их словно невидимыми.

В Британии придают слишком большое значение соблюдению приличий, манерам, и совершенно неважно, что за ними стоит. Отсюда те самые знаменитые ханжество и лицемерие, без которых немыслимо понимание английского характера, а значит и той истории, о которой вы прочтете в этой книге. Совсем недавно эта нация жила, если можно так выразиться, бесконтрольно на маленьком пространстве, расположенном за пределами Европы. Поэты называли это «роскошным уединением», и англичане наслаждались им, а иногда и страдали от него. Такое островное положение неизменно должно было привести к самодовольству, что и случилось. Чтобы не нарушать цельность этого упоительного чувства, британская цивилизация нисколько не стремилась сравнивать себя с какими-либо другими. И ход истории благоприятствовал этому желанию — Англия единственная страна, более тысячи лет не знавшая иноземного вторжения.

Единственное, что освежает атмосферу в закрытом пространстве, — самоирония, помогающая подняться над ситуацией, спасительный инстинкт, который в большей степени присущ лишь американцу. Она-то и уравновешивает, если можно так выразиться, тот снобизм, что вытекает из нравственного воспитания англичанина. Этот снобизм охватывает буквально все стороны жизни — от выбора одежды до чтения книг, от спорта до высокой политики. Британцы никогда не задаются вопросом, какова причина, толкнувшая человека на ту или иную жизненную стезю — либо ведущую к гениальным взлетам, либо опасную; они просто говорят: так не делается! Вот поэтому сильные личности — за редкими исключениями! — не назначаются на пост премьер-министра. Их неординарность могла бы посягнуть на традиционные формы, пробить брешь в понятии «так принято», которая обнажит неприятные истины. Все скептически смотрят на мужчин или женщин, индивидуальность которых удивляет, и если те не возвращаются на проторенные пути, их постепенно исключают из общества.