Судьба нерезидента

Manneken Pis, «Писающий мальчик», особенного впечатления не произвел, но после ханжеского советского общества даже он выглядел скандально недопустимым. Чтобы в самом центре столицы Европы в качестве всемирно известной достопримечательности – вдруг воспевание в бронзе столь низменного процесса… И легенды эти глуповатые, гласящие, что якобы какой-то там ребенок в древние времена, видите ли, спас Брюссель то ли от пожара, то ли от катастрофического взрыва таким способом. Впрочем, этим нас, гордившихся вдруг обретенным вольномыслием совков, уже было не пронять – очень даже мило, говорили мы друг другу, хотя и ничего особенного. Но вот обнаружив неподалеку от Гран-Пляс колонну с сотнями слепков мужского полового органа – об этом-то нас никто не предупредил, – неподготовленные, мы чуть-чуть смутились, хоть виду постарались и не подать. Переглянулись между собой незаметно: ну это уж, может, как-то чересчур все-таки? Разве такое допускается? Не оскорбление ли это общественной нравственности? Но все бельгийцы ходили мимо как ни в чем не бывало, ничего особенно экстраординарного в этом не находя. Опытные туристы тоже остро не реагировали, только новички глазели раскрыв рты и знай щелкали фотоаппаратами. Оказалось, это так некие мастеровые давних времен отмечали свои производственные успехи. Не удалось выяснить технологию процесса, и потому осталось неизвестным, как именно они делали эти слепки и как потом отливали их, оставляя наследие для потомков на века. Наверно, хохотали при этом как сумасшедшие. Хотя не у всех же одинаковое чувство юмора, кое у кого вообще его нет. Некоторые творили оттиск естества с протокольно серьёзными рожами. Но тем смешнее было другим…

А потом мы сели в Брюсселе в поезд и поехали в Кёльн. И опять никто не проверял наши уже теперь куда более солидные, настоящие туристические немецкие визы. Я упорно высматривал границу из окна. И, естественно, ничего не высмотрел. Но в какой-то момент четко понял: едем по Германии. Потому что контраст был, конечно, не такой резкий, как при пересечении советской границы по дороге из Венгрии (впечатления 1988 года), когда каждый второй столб вдоль железнодорожной трассы почему-то оказывался покосившимся – но все же ощутимым. И в Бельгии все было достаточно чисто и аккуратно, но в неметчине в глаза бросалось нечто просто сказочное – картинка любовно вычищенной, чуть ли не вылизанной действительности. Все эти безупречные, точно вчера отштукатуренные и покрашенные в мягкие тона домики, палисадники, дорожки, невысокие зеленые изгороди казались почти декорацией. О, это была Германия!

Но документов у нас опять никто не проверил. Даже досадно: зачем же было напрягаться, использовать знакомство с пресс-атташе, добывать вожделенную немецкую визу?

Уже перед самым отъездом в то сугубо частное турне мои знакомцы из бюро Радио «Свобода», узнав, что я несколько дней планирую провести в Германии, пригласили меня «заскочить на огонек» в мюнхенскую штаб-квартиру. Несколько минут я колебался, все-таки страшновато было… Но потом, тряхнув головой (была не была, все равно терять уже особенно нечего!), согласился, хотя по спине бежали мурашки. Было в этом остром ощущении и нечто очень приятное, прилив адреналина. Подумать только, я могу оказаться там, в самом логове. Радио «Свобода», Мюнхен! От самого сочетания этих звуков советский человек должен был замирать от ужаса. Десятилетия напролет внушали нам, что это самая что ни на есть сатанинская обитель. Пристанище мирового зла. В институте нам лекции читали «по враждебным радиоголосам». Их глушили, тратя на это сумасшедшие деньги (больше, чем на всё собственное радио- и телевещание вместе взятые), но находились сноровистые ловкачи, умевшие поймать в эфире забиваемую всей мощью советского государства волну. И что-то иногда умудрялись расслышать.

В конце 80-х назло родной власти я стал время от времени комментировать внешнеполитические новости сначала на волнах Би-би-си на английском языке, а потом до меня добралась и «Свобода». С какого-то момента глушение прекратили – кажется, Яковлев уговорил Горбачева, получил поддержку Шеварднадзе, вялое сопротивление Лигачева удалось преодолеть. Мои не слишком частые выступления стали слышать друзья и недруги. Вот тогда-то я и стал получать предупреждения то ли от доброжелателей, то ли от каких-то «заинтересованных лиц», пытавшихся отбить у меня охоту давать интервью голосам из-за бугра. Но меня это только еще больше раззадоривало.