Судьба открытия

Вынув из шкафа, он сердитым броском поставил на пол железный штатив с набором разных колец. Туда же — обрезок асбеста. Туда же — спиртовую лампочку. Стал отвязывать от какого-то громоздкого устройства с блоками свинцовые брусочки и пластины; среди них нашел один брусок достаточно тяжелый.

Он вот что сейчас сделает: он нагреет тигель в пламени и прижмет накаленным краем к пластиночке свинца. В свинце отпечатается круг по форме тигля. Выйдет массивная, плотная крышка. Потом крышку — на остывший тигель, а сверху — тяжелый брусок. Снизу крышку надо защитить шайбой из асбеста. В таком приборе уже можно будет кипятить жидкость под давлением.

Зберовский поднял и быстро разложил все нужные предметы на столе. Зажег огонь. Раздвинул кольца штатива. Ожесточенно, с хмурым выражением лица принялся работать.

…К концу перемены инспектор вышел в коридор.

Колокольчик Вахрамеича уже оповестил о начале последнего урока. Сутолока шла на убыль. Классные наставники загоняли своих воспитанников в классы.

И инспектор увидел: из учительской появился Зберовский в сопровождении целой вереницы гимназистов. Кто несет штатив с кольцами, кто — спиртовую лампочку, кто — пробирки. А руки самого Зберовского до отказа заняты. В них две обыкновенные бутылки, фарфоровая чашка и тигель под неуклюжей серой крышкой.

Перед Зберовским идет гимназист, торжественно несущий, как свечу или какой-то жезл, нелегкий, надо думать, металлический брусок.

Вся процессия направляется к двери пятого класса.

На миг инспектор даже потерял высокомерную осанку. Его фигура изогнулась и застыла. Взгляд возмущенно впился в принадлежности для опыта.

А тот, что нес штатив и кольца, в куртке с чернильным пятном, забежав вперед, кому-то крикнул:

— Принеси опилок горсть! Живо!

— Зачем они? — откликнулся голос за дверью.

— Беги, сказано тебе! Под лестницей лежат… Из них Григорий Иванович будет сейчас сахар делать!..

6

По натуре Зберовский был очень общительным человеком. Он нуждался в собеседниках, любил поспорить, посмеяться, поделиться мыслями. Правда, был у него в душе какой-то заповедничек, куда он никого не пускал: сюда относилось все, что касается Зои, что касается неудавшейся ему работы по гидролизу, да вот разве теперь — того, что связано с просьбой Осадчего. А остальное, его волнующее или тревожащее, он должен был обязательно кому-то рассказать. Для него это было потребностью. Любая мелочь, если он не поговорит о ней, его долго беспокоит и гнетет.

С тех пор как ему невыносима стала среда учителей гимназии, их склоки, картежная игра, он особенно остро почувствовал вокруг себя безлюдье. Но одиночества он переносить не мог. И ему случалось целые вечера просиживать в обществе старух — своих квартирных хозяек, пить с ними чай, выслушивать скучнейшие истории то о происшедшем три года назад ограблении кладбищенской церкви, то о свадьбе у соседей, где жениха обманули в приданом, то о роскошных именинах яропольского купца Пряхина…

Еще летом, когда у него прекратилась переписка, с Зоей и он не поехал на каникулы в Петербург, Зберовский начал изредка встречаться с группой гимназистов-семиклассников.

Однажды летним утром, отправившись на прогулку за город, он увидел на берегу Малахайки шалаш и костер, а перед костром сидели отчасти ему известные по гимназии почти уже взрослые мальчики. Они спорили о происхождении жизни на Земле. Один из них ссылался на «Мировые загадки» Геккеля, другой не читал этой книги, но высказывал собственные фантастические домыслы, третий брал под сомнение что угодно.

Незамеченным подойдя к костру, Зберовский сел и тотчас азартно вмешался в беседу. И сразу ощутил себя как бы в родной стихии.

Впоследствии встречи с ними за городом повторялись. А осенью, в дождливую, нудную погоду, эти гимназисты спросили у Зберовского, позволит ли он им время от времени заходить к нему в гости.

И поздняя осень и начало зимы шли для него в напряженном ожидании тех таинственных товарищей Осадчего, которые вдруг будут появляться у него в квартире. Скорей всего, он переоценивал свою роль в будущем их приезде в Яропольск, как и значение самого их приезда. А угадать, зачем они сюда приедут, он даже не пытался. От каких-нибудь определенных политических задач и целей он был далек. Но окружавшие его порядки вызывали в нем протест, а все, направленное против царского режима, ему казалось заслуживающим уважения. И если уж Осадчий, разыскав его, попросил о помощи, то он обязан проявить себя здесь человеком долга.

Прошли октябрь, ноябрь, декабрь. К Зберовскому не приехал никто. Теперь он мысленно упрекает Осадчего. Клянет себя за то, что принял записку всерьез.

Незадолго до рождественских каникул неприятности, начавшиеся у него в гимназии, достигли угрожающих размеров. В кабинете директора ему было устроено нечто вроде судилища. Директор — мягкий по характеру — сказал, что делает последнее предупреждение Инспектор же, перечисляя вины Зберовского, с ядом в голосе заявил: