Судьба открытия

«Дорогой и глубокоуважаемый Александр Феоктистович! — было сказано в письме Терентьева. — Обращаюсь к вам с просьбой. Податель сего, мой друг Владимир Михайлович Поярков, учился вместе со мной в Горном институте, но по какому-то недоразумению был исключен с четвертого курса. Позже он управлял рудниками в Сибири, приобрел там значительный опыт. Отлично знаю Владимира Михайловича и полностью ручаюсь за него. Покорнейше прошу, я весьма в этом заинтересован, помочь ему экстерном получить диплом штейгера. Необходимые знания у него имеются, речь идет только о формальностях. Приглашаю его на работу к себе помощником, для чего срочно требуется диплом».

Александр Феоктистович прочел письмо и благожелательно хмыкнул: «Ну что ж…»

Так мещанин Поярков стал горным техником — штейгером, как тогда называли.

«Все вынесу, все преодолею»,- думал Лисицын.

С чуждой ему прежде расчетливостью он прикидывал в уме, сколько денег он будет зарабатывать, какую часть отсюда станет расходовать на повседневные опыты и в какой срок накопит сумму, достаточную для постройки первой из своих промышленных моделей.

Когда он приехал в Харьков взять с хранения оставленные там три ящика лабораторных принадлежностей и книг, носильщик на вокзале, у дверей багажного пакгауза, его уговаривал:

— Напрасно утруждаете себя, господин. Мы дорого не возьмем. Мы на тележке. Ведь гляньте — вон вам куда, в другой конец…

— Нет, я сам! — сказал Лисицын, взвалил ящик на плечо и понес. И чувствовал при этом, что каждый сэкономленный полтинник приближает время будущего торжества его открытия.

В Харькове же он успел обойти полгорода, купить целую кучу необходимых ему вещей: реактивы в банках, колбы, часовые стекла, угли для дуговых ламп. Случайно увидел трехходовые краны большого размера — тоже купил; ими он сейчас как бы начинает подбирать комплект частей первой своей промышленной установки. Все вещи, упакованные для него в магазинах, в несколько приемов принес на вокзал.

На площади перед вокзалом медленно прохаживались два каких-то, по виду судя, интеллигентных коммерсанта крупного порядка. Один из них — в пенсне — поддерживал другого под руку и с ожесточением рассуждал о политике:

— Авторитет правительства!.. Послушайте, Исидор Федорович, куда идет Россия? Полутора лет не прошло со дней тех страшных забастовок, что после событий на Лене, а в Кронштадте матросы снова подняли бунт. Только и читаешь: в Николаеве была стачка, в Баку… Господи, мы хотим спокойно жить. А на промыслах в Грозном пять тысяч рабочих бастовали. Вы поймите: пять тысяч! Куда мы докатимся?

Его лицо Лисицыну показалось очень знакомым. И человек в пенсне, в свою очередь, взглянул на Лисицына. Сразу оборвал свою тираду. Губы его, толстые и подвижные, округлились. От изумления вытянулись в трубку.

— Владимир Михайлович! — закричал он наконец. — Да быть не может! Неужели вы?

Теперь Лисицын ясно видит, что перед ним — Завьялов, с которым он учился в институте, которого он всегда недолюбливал. А Завьялов этот в Петербурге к нему даже в гости приходил. Принес когда-то весть об отставке профессора Лутугина.

Лисицын чуть бледнеет. Делая невероятное усилие, старается смотреть Завьялову в глаза и не показать, что он тоже узнал его, не выдать своего душевного состояния.

— Ошиблись, милостивый государь, — говорит он вдруг осипшим голосом. — Я — Петров Иван Иванович. Обознались, наверно.

— А-а… Ну, извините!

Завьялов отошел, но продолжал, недоверчиво щурясь, оглядываться.

После этой неприятной встречи Лисицын долго не мог прийти в себя. Уже в вагоне, когда Харьков остался позади, он все как бы ощущал присутствие Завьялова. Все будто чувствовал на себе его сомневающийся взгляд.

…Две комнаты, что Терентьев приготовил для своего помощника, были в самом здании спасательной станции. Дверь из них выходила в общий служебный коридор. По соседству с ними был расположен зал, где хранились кислородные аппараты, в другую сторону — помещение, в котором ночью спали рядовые спасатели дежурной смены. Немного дальше по тому же коридору находился кабинет Ивана Степановича.

Пока Лисицын еще не вернулся из поездки, Зинаида Александровна подумала об обстановке его будущего жилья. Она решила поделиться с ним мебелью из собственной квартиры. И ее кухарка вместе с хромым конюхом вносили в его комнаты то стулья, то шкафчик-умывальник, то кровать, то узел с постельным бельем.