Судьба открытия

Стремлюсь в Москву, мечтаю о беседе с вами. На всякий случай, если не сумею доехать — и я и записная книжка моя, мы можем сгинуть без следа, — наспех пишу вам письмо.

Теперь изложу коротко основы. Магний, что имеется в молекуле хлорофилла, как я в этом убедился в результате многолетних опытов…»

Лисицын поднял голову, и рука, протянутая к чернильнице, неподвижно повисла над столом.

Тишину нарушил какой-то звук, будто вдалеке хлопнула дверь. Послышалось, точно вскрикнул кто-то. Шаги по коридору. Спешат. Опять шаги. И вот пронзительным набатом, оповещая о несчастье в шахте, грянул колокол. Из коридора — голос Коржакова:

— Вставай, господин штегарь! Вставайте! Вся смена полегла на «Святом Андрее»! Взрыв! Да проснитесь же! Проснись, говорю!..

Тихо приподнявшись, Лисицын в первые мгновения не откликался. Взглянул на оставшееся недописанным письмо. Посмотрел на часы. Перевел взгляд на ящики, поставленные друг на друга. На его лбу буграми собрались морщины.

Ему надо бы сказать, что нездоров, пусть команда отправляется на рудник без него, пусть на аварии распоряжается Галущенко. Но вместо этого он резко произнес:

— Иду!

У выхода он подхватил мешок, в котором наготове брезентовый костюм для шахты. Запер за собой свои комнаты…

Когда головной фургон покатился по дороге, Лисицын, напрягая память, мысленно прикидывал расположение подземных выработок рудника «Святой Андрей». Человеческие жизни зависят от того, как четко он сейчас построит действия спасательной команды. А в огромных заброшенных пустотах на «Святом Андрее» бог знает сколько рудничного газа. И само несчастье и масштаб несчастья на «Святом Андрее» не случайны: работы там велись с преступным нарушением элементарных норм, и это было каждому известно.

Лисицын высунулся из фургона. Крикнул кучеру:

— Гони как следует!

Кучер ударил кнутом — лошади рванули, помчались вскачь. Багровым, мертвым куполом виднелась в небе ущербная луна. От домов, пробегающих мимо и остающихся позади, через дорогу тянулись густые черные тени.

8

Совсем ранним утром по степи шел человек в шляпе-котелке, с пальто, перекинутым через согнутую руку. В другой его руке был кожаный чемодан.

Солнце уже чуть поднялось над степью, но кое-где в низинах еще стелились полосы белесого тумана. Ботинки у идущего были мокры от росы.

Крумрайх прямо с поезда торопился на спасательную станцию. Все дела, порученные ему в России фирмой «Дрегер», он уладил. Однако прежде, чем вернуться в Любек, он должен кончить важнейшее из здешних дел — не фирмы «Дрегер», а свое.

Как ему досадно, что в благоприятный для этого момент — из-за плохого знания органической химии — он не смог понять и запомнить цепь формул. В ней же, вероятно, были скрыты главные рецепты открытия Пояркова! Но еще проще было бы — схватить тетради, унести!..

Перед конюшней во дворе спасательной станции сидели двое: конюх Черепанов и восьмилетний Петька, они завтракали. Ели черный хлеб, запивали квасом.

Черепанов сделал вид, будто немца не узнал.

— Вам чего надобно? — спросил он.

— Я к господину Ивану Степановичу Терентьеву.

— Болеют они! — буркнул Черепанов. Откусив и прожевав, добавил: — С полчаса как уехали на рудник. Правят сами, двуколку заложить велели. На «Святой Андрей».

Крумрайх твердой поступью пошел к крыльцу. Черепанов сказал ему вслед:

— Нету там никого, нету!

Но тут распахнулось одно из окон; из него высунулся, как утиный клюв, нос Макара Осипыча. Фельдшер, оказывается, был не на аварии, а в своей аптечке.

— Доктор! — обрадованным голосом воскликнул Крумрайх.

Фельдшер деловито кивнул, прикрыл окно.

У Макара Осипыча так уже несколько раз бывало: не захотел поехать со спасателями по тревоге — взял и не поехал. Потом надо только доложить, якобы проспал, поизвиняться перед Терентьевьш, похныкать. И ничего — сойдет с рук!

Уже поднявшись на ступеньки, Крумрайх передумал и в здание станции пока не вошел. Решил сесть на крыльце, подождать Макара Осипыча здесь.

А ждать ему пришлось порядочно. Макар Осипыч не менее сорока минут хозяйничал в комнатах Лисицына. Перекладывал ящики, прощупывал стружки между приборами, заглядывал под одеяло, и под скатерть, и в шкаф, и в умывальник. Наконец, не найдя того, что искал, он закрыл за собой отмычками дверь и отправился к Крумрайху. Поманил его пальцем — пригласил в аптечку.

Там он с многозначительным выражением лица достал из-за пазухи, подал Крумрайху исписанный лист. Это были размашистые строки:

«Меня, Климент Аркадьевич, преследуют… Даже журналы опытов мне пришлось сжечь. Сейчас мне их заменяет небольшая записная книжка, которую ношу всегда с собой. Чтобы она сбереглась при всяких передрягах, ношу ее в герметичном жестяном футляре…»

— Вы… негодная растяпа есть! — прочитав, зашипел на фельдшера Крумрайх. Двинулся к нему так угрожающе, что тот с испугом отступил к стене.

Макар Осипыч съежился в предчувствии затрещины, но удара не последовало. Крумрайх опустил поднятую руку и тут же, бормоча немецкие ругательства, спрятал письмо в свой чемодан.

9