Судьба открытия

В университетском отделе кадров кое-кто начал сомневаться: не время-де сейчас оформлять человека на должность в лабораторию Зберовского. Однако Шаповалов приехал по вызову, подписанному ректором. Поэтому никуда не денешься — приказ о его зачислении пришлось все-таки отдать.

А о профессоре Зберовском часть преподавателей и университетских служащих уже говорит с выразительными недомолвками, со странными ужимками.

Григорий Иванович был намерен в печати опровергнуть злостный фельетон. Он набросал гневную отповедь, отправил редактору областной газеты. Почти тотчас ему ее вернули с отпиской в две строки: опубликовать не представляется возможным. Тогда он написал жалобу на действия газеты. Адресовал ее председателю облисполкома, особо подчеркнув: лично председателю, в собственные руки.

Между тем ректор и декан факультета чуть ли не ежедневно ведут с ним тот же самый нудный разговор. Все продолжают речь о фельетоне. Конечно, можно этак посмотреть, можно и иначе… Но если бы тень падала на одного профессора Зберовского, еще бы полбеды. А тень, к сожалению, падает на коллектив лаборатории, на кафедру, которую он возглавляет. В какой-то мере, значит, и на весь университет. Допустим, фельетон слишком хлесткий, не в форме суть; а в сущности — сигнал, обязывающий как следует подумать. Не случайно и ревизия пришла к невеселым выводам…

Спустя недели две-три, по распоряжению ректора, было назначено собрание сотрудников лаборатории и кафедры Зберовского — с привлечением всего факультетского актива. Опять о том же: надо, чтобы люди откровенно высказали свои мысли.

Накануне дня собрания Григорий Иванович получил ответ на свою жалобу. Ответ изумил Григория Ивановича и очень расстроил. Там было сказано, что критикуемый им фельетон не настолько уж необоснован. В частности, неблагополучие в лаборатории было вскрыто общественной ревизией еще задолго до выступления газеты. «…И редактор был совершенно прав, воздержавшись от опубликования Вашего протеста, ибо протест этот противоречит фактам».

С особенной грустью Зберовский вспомнил теперь о смерти старика академика, который в свое время понял его, тогда безвестного доцента, и смело поддержал. Благодаря тому академику он заведует кафедрой и создана вот эта нынешняя его лаборатория. Эх, если был бы жив сейчас старик!..

К вечеру конференц-зал, где назначено собрание, оказался переполненным. Многие из битком набившихся сюда не имели к Зберовскому никакого отношения. Ждали ректора и секретаря парткома; однако оба они почему-то не явились.

Председательствовал декан факультета.

Голоса первых выступавших звучали неуверенно. С одной стороны, будто нельзя не согласиться — лаборатория давно не радует результатами работ, а расходует большие средства. С другой же стороны, фельетон смешивает с грязью серьезные труды. Нельзя и одобрить такой пасквиль.

Наконец слово взял доцент кафедры Зберовского Игорь Федорович Марков. Высокий и сутулый Всегда уклончивый и осторожный. Сейчас он медленно поднялся на трибуну. Положил портфель, раза два провел ладонью по лысой голове. Сказал:

— Товарищи! — и целую минуту молча проглядывал вынутые из кармана записные книжки.

Непонятно сперва было, куда он клонит. Зачем-то он напомнил о бдительности. Цитировал отрывки из речей крупнейших деятелей партии относительно науки, техники и сельского хозяйства. Наука должна развиваться в содружестве с практикой. Наука не может отрываться от практики и, тем более, ей противостоять. Он, Марков, высоко чтит заслуги профессора Зберовского. Именно это обстоятельство ему позволяет думать, что Григорий Иванович ни одной из своих ошибок не сделал сознательно. А ошибки Григория Ивановича нас ведут в трясину, в идеалистическую топь!..

Марков налил полстакана воды. выпил и искоса посмотрел на Григория Ивановича. Тот пожал плечами. В зале стало тихо. Марков повторил:

— В идеалистическую топь. Да! Я отвечаю за свои слова!

Затем он продолжал так: профессору было бы полезно не пренебречь наследием знаменитых русских химиков. Вникнуть в мысли знаменитых. Свято им следовать. Скажем, Бутлеров создал один из сахаров искусственным путем. Верно! Но с какой же это целью делалось? Разве Бутлерову приходило в голову заменить реально существующий закон природы — фотосинтез в живом зеленом листе — надуманными ухищрениями? Нет, заметьте! Бутлеров был практик, сам занимался пчеловодством. Он отнюдь не призывал к тому, чтобы отказываться от свеклы и пшеницы. Да и смешно отказываться! Пусть Григорий Иванович простит, однако у него порочна прежде всего сама целевая установка. Кому нужны оторванные от задач нашей практики, идущие вразрез с логикой природы, а значит, поистине идеалистические замыслы?

Раздались жидкие аплодисменты. Из глубины зала кто-то зычным басом крикнул:

— Неправда! Ничего подобного!

И закричали уже десятки, перебивая друг друга. Поднявшийся шум заглушил звонок председателя.