Судьба по-русски

Он — остроумец, шутник, компанейская душа да и только…

И при этом железная воля, специфический юмор, скрытый гнев на поступок Микояна, изощренная месть… Какое раздолье для режиссера, актера!.. Как такое сыграть?

— Умен и хитер глобально, — добавил Вадим. — Какой же нужен актерище, мать честная!.. Кто-то уже есть на примете? — спросил он озабоченно.

Я рассказал о недавнем разговоре с генеральным директором «Мосфильма» Н.Т.Сизовым. Мне хотелось для высокой достоверности пригласить в фильм американского актера на роль Трумэна, английского — на роль Черчилля, даже на роль американского журналиста Брайта хотел пригласить американца. Но тогда это было не в наших Правилах — как же, мы сами с усами. К тому же у нас не было денег, чтобы платить зарубежным актерам так, как принято у них. Например, только английскому актеру за роль Черчилля пришлось бы выплатить гонорар в размере 8 — 10 миллионов долларов. У нас столько шло на целый фильм. Так что, когда я пришел к Сизову с этим предложением…

— Ну и?.. — спросил меня Вадим Трунин.

— Ну и как в том анекдоте про Сергея Михалкова. Слыхал?

— Давай! — Трунин любил анекдоты.

— После того как Михалков написал текст советского гимна, его пригласил к себе Молотов. Оба, как известно, заикались. Началась у них беседа.

Молотов: Товарищ М-М-Михалков. П-п-равительство благодарит вас за г-гимн! Скажите п-п-рямо: в чем нуждаетесь?

Михалков: Спасибо, н-н-ни в чем.

Молотов: Квартира?

Михалков: Есть…

Молотов: Дача?

Михалков: Есть…

Молотов: Машина?

Михалков: Есть…

Молотов: Н-н-не скромничайте!

Михалков: Хочу п-п-п-персональный самолет…

Молотов: Об этом и н-н-не заикайтесь!..

Так и у меня: стоило только заикнуться о приглашении иностранных актеров — сразу нет! Первая просьба — и уже шлепок по морде.

— Интересно, сколько их еще будет?.. — с грустинкой заметил мой сценарист-напарник…

Над сочинением сценария мы мучились главным образом в Гурзуфе, в Доме творчества художников имени Коровина. Жалкое, убогое заведение, питание не менее убогое — булочки и мерзкая рыба… А меня еще черт дернул взять с собой жену и внука Алешку — для моральной поддержки и душевного покоя. Вадим для этой же цели взял с собой молодую жену Машу. Моя-то Лида умела терпеть всякие неудобства, а Вадимова жена вместо того, чтобы помогать ему, только мешала — ее нервировал этот курортный «комфорт», ей хотелось настоящего отдыха, а тут…

Их весьма скромная, аскетично обставленная комната выглядела смешно и неуютно: она была вся от пола до потолка увешана страницами сценария. Выстраивая поэпизодный план, Вадим скотчем приклеивал листы бумаги с содержанием эпизода. Так что стены сверху донизу пестрели заголовками: «Сталин и Молотов в вагоне поезда», «Первая встреча глав государств в Цицилиенгофе», «Трумэн сообщает Сталину об атомной бомбе», «Прием в резиденции Черчилля», «Сталин по телефону говорит с Курчатовым»…

Получалось нечто похожее на штабную карту при разработке стратегического плана наступления. Мы, споря, иногда крепко ругаясь, подбегали к ней, срывали листы, меняли их местами, доказывая друг другу наиболее целесообразный путь к зрителю. А какой он, этот путь? Хотел бы я знать. Кто из творящих, сочиняющих может эдак запросто ответить на вечно мучающий художника вопрос?..

Устали… Замолчали.

— Ты молчишь про что? — с намеком спросил Вадим.

— Про то, про что и ты.

— Тогда пошли!

Писатель схватил удочки, я в карман засунул стакан. Сорвались… Вслед дуэтом жёны:

— Куда?!!

— Порыбачим маленько…

Потолкались мы у торговых точек. В магазинах — шаром покати: «Пьянству бой!» Купили из-под полы бутылку какой-то жидкости под девизом «Чача» и направились к свинцово-серому морю. Забросили удочки, и… Черное море постепенно, постепенно стало казаться нам действительно южным — внутри нас потеплело… Крошками от булочки покормили горлохватых чаек… О сценарии не произнесли ни звука…

Утром Вадим попросил меня рассказать какую-нибудь чертовщину… Для «сугреву»…

— Есть такая, есть, — слушай. В бытность мою в Малом театре часто играли пьесы откровенно слабые, но идеологически выдержанные, актуальные. В ЦК говорили: «Надо», театр отвечал: «Есть!»

И вот первая застольная репетиция пьесы, наспех сколоченной на злобу дня шустрым драматургом Мдивани. Режиссером-постановщиком уговорили быть выдающегося — в человеческом и творческом плане — Алексея Денисовича Дикого. Участники той репетиции рассказывали, что он сосредоточенно-долго помешивал ложечкой чай с лимоном (хотя все знали, что в стакане не чай) и, раскрыв пьесу, спросил у артистов: «Чем будем удивлять?»

Все напряглись в ожидании ответа от него самого. Дождались. Он сказал: «Перед нами обыкновенное дерьмо! А удивить зрителя надо, за этим он приходит в театр. Давайте думать: может, это дерьмо голубое?., может, розовое?..»

Вадим смехом прыснул в чашку с крепко заваренным, под чифир, чаем, обжегся, забегал по комнате…

— Ты хочешь сказать, что зеленое дерьмо мы уже имеем? — Он расхохотался до слез.

— Нет, «чем будем удивлять?!» — процитировал я Дикого.

— Чем?

— Я хочу вернуться к нашему недавнему разговору…