Судьба попугая

Жизнь для Добрынина и Ваплахова началась в Сарске деловито. Так она и продолжалась потом. Но была эта жизнь легче и приятнее, чем та, военная. Каждый день что-то менялось к лучшему. Воскресенье снова стало выходным днем. Снова заработал профком фабрики, и тут же появились результаты его работы: в столовой увеличились порции.

Медленно текла мимо городка Ока-река. Каждый день исправно светило солнце, а ночью, кокетливо изменяя свою форму, прогуливался по небу месяц. Природа жила своей обычной жизнью, и только люди, объединив свои усилия, возрождали разоренную войной страну, возрождали будни и праздники, города и села, заводы и виноградники.

В конце июля директор фабрики товарищ Фомичев зашел в комнату народного контроля.

Добрынин и Ваплахов как раз заканчивали проверять партию надувных красноармейцев. Для математического упрощения каждая партия изделий состояла из ста единиц, и поэтому количество отбракованных единиц сразу становилось процентом брака. Эту вроде бы простую вещь придумал Ваплахов, но идея так понравилась директору, что он назвал Ваплахова рационализатором, вручил ему грамоту, а идею внедрил по всей фабрике.

— Ну, каков процент брака? — спросил директор, бросив взгляд на нескольких вяло лежавших на столе сдутых красноармейцев.

— Семнадцать, — ответил Добрынин.

— Многовато… — директор покачал головой. Потом бросил задумчивый взгляд на Дмитрия и сказал: — Ты бы, товарищ Ваплахов, придумал что-нибудь…

После ухода директора контролеры успели проверить еще двадцать семь красноармейцев. Двадцать два выдержали испытание, а пять начали сдуваться, и тогда Добрынин и Ваплахов, определив места выхода воздуха, обвели их красным восковым мелком.

— Знаешь, — сказал, переодеваясь в обычную одежду, урку-емец, — а ведь мы можем брак уменьшить.

— Как?

— Если они нам принесут резиновый клей, мы сами будем заклеивать найденные дырки, и тогда брака вообще не будет.

Добрынин задумался.

— Давай заедем сейчас к Фомичеву, скажем об этом, — наконец предложил он.

Директор сидел у себя в кабинете и сравнивал последние показатели с намеченным ранее планом.

Услышав о новом предложении Ваплахова, он обрадовался и тут же, к удивлению Добрынина и Ваплахова, достал из сейфа графин и стаканы.

— Конечно, — говорил он, разливая из графина по стаканам прозрачную жидкость. — Я прикажу, чтобы у вас каждый день был на столе свежий резиновый клей. Вы же знаете, как им клеить. Просто нанести мазок на поврежденное место, и клей сразу застынет… Это так просто! Почему я об этом сам не догадался?

Добрынин задал и себе этот вопрос. Но ответа не нашел. Такого ответа, который бы ему понравился. Было похоже, что урку-емец действительно умнее. Но это, в общем-то, не очень огорчало;

Добрынин взял в руки стакан, поднес ко рту — запах водки ударил в нос.

— Подожди! — остановил его директор фабрики. — Это по другому поводу.

Добрынин опустил стакан на стол, и в глазах у него появилось недоумение.

— Я, собственно, поэтому и зашел сегодня к вам, но потом решил не отвлекать от работы… Но раз вы сами пришли… — директор вытащил из ящика стола несколько листов бумаги. — Тут пришли новые инструкции насчет народных контролеров. Вот, прочитайте.

Добрынин принял из рук Фомичева документ и стал читать. И чем дальше он читал, тем бледнее становилось его лицо.

В документе говорилось, что все народные контролеры Советской страны подчиняются теперь только уполномоченному товарищу Свинягину, однако зарплату получают по месту работы, должность помощника народного контролера отменяется, и все помощники становятся теперь полноценными народными контролерами. Выходить на связь с Кремлем они могут только в экстренных случаях, в остальное же время они должны работать в том месте, куда они прикомандированы до особых распоряжений. Дальше были описаны другие изменения в жизни народных контролеров, но это было для Добрынина уже слишком, и он передал документ Ваплахову.

— Ты что, огорчился? — удивился Фомичев. — Это же к лучшему!

— Почему к лучшему? — спросил Добрынин.

— Все, что происходит, — к лучшему, — ответил Фомичев.

Добрынин почувствовал вдруг, что возмущение, возникшее в нем в момент чтения документа, куда-то уходит. И не то чтобы покорность приходит вместо возмущения, а какое-то другое, более здоровое чувство. И тогда он развел руками и, глядя на Фомичева, сказал:

— Ну, раз порядок теперь такой…

Фомичев поднял свой стакан.

— Давайте за перемены к лучшему!

Выпили, однако закусить было нечем, и тогда они занюхали своими руками. Руки, конечно, пахли тальком и резиной.

— Завтра же зайдете в отдел кадров, заполните личные листки, и я определю зарплату, — сказал Фомичев. — Нельзя же, действительно, и дальше работать бесплатно!

Ваплахов кивнул.

Добрынин подумал о деньгах, и стало ему как-то неприятно в душе. Еще никогда ему не нужны были деньги. Хватало иногда показать свой мандат, и он получал то немногое, в чем ощущал необходимость. И вот теперь, столько лет спустя, ему предлагают деньги за то, что он верно служит Родине. Захотелось народному контролеру сказать что-то резкое и громкое.