Судьба семьи Малу

Ален чуть было не заставил ее замолчать насильно, так он боялся того, что она сейчас скажет.

— Ты мне не поверишь, но я знаю что говорю. Я долго обсуждала это с Полем. Его рак…

Он открыл рот, чтобы сказать «нет», потому что угадывал, что она сейчас скажет.

— Он был последствием застарелого сифилиса. Он закрыл глаза и сидел неподвижно. Это слово для него было самым ужасным.

— Не бойся за себя. Я узнавала… Я даже пошла дальше, сделала анализ крови, и реакция Вассермана оказалась отрицательной. Это старые дела, понимаешь?

Еще со времен его первой жены. И поскольку ты родился после меня…

На этот раз он плакал. Достаточно было одного слова — слова, которое будет теперь преследовать его всю жизнь. Он склонился к подлокотнику кресла и ждал, положив голову на согнутую руку.

— Ты такой же глупый, как они… Ты спокойно выслушал все остальное, гораздо более важное, а это, какое-то пустяковое слово…

— Замолчи!

Он закричал изо всех сил. Со слезами, текущими по щекам, и искривленным ртом, он стоял и сжимал кулаки. Если бы в руках у него был какой-нибудь предмет, он с яростью ударил бы эту женщину, быть может, убил бы ее.

— Замолчи, слышишь?.. Иначе я за себя не ручаюсь… И, поднеся к ее лицу сжатые кулаки, он тяжело дышал, не в силах перевести дух!

От нее пахло спиртом и никотином. Она была красива и знала это. Но не для него. Он ненавидел это лицо — полные губы, раздувающиеся ноздри, блестящие глаза.

— …проститутка! — закончила она фразу, смеясь. — Нет, правда, это слово ко мне подходит. Шушу только что назвала меня так. Назови же и ты, молодой Малу, сын Малу…

И она так расхохоталась, что жилы на ее шее раздулись от неудержимого смеха.

Он угрожал:

— Замолчи!

А она все смеялась, и этот смех бесил его. Это была не его сестра, это смеялась уже не женщина, это была самка, гнусная самка, которая играючи, с ненавистью, с отвращением облила грязью все, что у него оставалось на свете.

— Замолчи!

В дверь постучали, и он застыл. Смех тоже так неожиданно прекратился, что в комнате вдруг стало очень тихо. Ему пришлось проглотить слюну. Он не мог сразу начать говорить нормальным голосом. Снова постучали, деликатно, но вместе с тем повелительно.

— Кто там? — с усилием спросил он, проведя рукой по волосам.

— Откройте… Это я, Мелани.

С минуту он колебался. Ему показалось, что сестра делает ему знак не открывать, но голос хозяйки гостиницы был такой убедительный, что он машинально повиновался. Он отодвинул узкий засов, выкрашенный такой же зеленой краской, что и двери. Мелани вошла в комнату и сказала:

— Здесь жуткий запах.

Она бросила взгляд на кровать.

— Вы не отдаете себе отчета, что уже больше двух часов ночи и что вы мешаете всем в доме?

— Извините… — пробормотал он.

— Ну давайте, пошли.

Потом он удивлялся той покорности, с которой повиновался ей. Он не посмотрел на сестру. Он забыл взять пальто и шляпу. Он последовал в коридор за тучной женщиной, и ему не показалось странным, что она одета, как днем.

Оделась ли она просто потому, что была не из тех женщин, которые показываются в ночной рубашке? А может быть, она еще просто не ложилась? Слышала ли она их разговор?

Она открыла дверь тринадцатого номера после того, как закрыла комнату Корины, и повернула выключатель.

— Сейчас же ложитесь спать!

Голос у нее был строгий. Строгий, но не злобный. Она разговаривала с ним как с ребенком.

— И вы доставите мне удовольствие, если будете спать, мой милый. Что до нее, то хотите вы или нет, завтра утром она выметется отсюда.

Она оглядела комнату, чтобы убедиться, что у Алена есть все необходимое.

— Хотите, я принесу вам что-нибудь выпить?

— Спасибо.

У него не было больше ни нервов, ни сил. Руки и ноги онемели, голова была пуста. Он стоял посреди комнаты, не отдавая себе отчета, где находится и что должен делать.

Он больше не плакал, но у него еще остался соленый вкус на губах, лоб был горячий.

— Как только я закрою дверь, вы сразу задвинете засов; и если она попытается войти, чтобы снова приставать к вам, я запрещаю вам открывать дверь.

Он обещал кивком.

— Спите спокойно. Спите как можно дольше. К сожалению, у меня нет снотворного…

Она медлила, не уходила. Может быть, ей хотелось положить руку ему на плечо, чтобы подбодрить? Или она, никогда не имевшая детей, хотела бы прижать к своей груди этого худощавого, неловкого парня?

Она повторила, уходя:

— Спите спокойно!

Через перегородку он слышал, как его сестра встала, потом снова улеглась. Щелкнул выключатель.

Когда он лег, то сразу же заметил чемодан и чуть было не поднялся, чтобы открыть его. Но он слишком устал. Голова кружилась. Ему казалось, что он серьезно заболевает, и это как-то его успокаивало. Потому что тогда ему не нужно будет ничем заниматься. Другие возьмут на себя ответственность вместо него.

Он хотел бы долго болеть, лежать в светлой комнате, чтобы сиделка запрещала ему говорить и время от времени приносила бульон или лекарства.