Судьба штрафника

Я по берегу отвел лодку выше дота по течению, сел в нее, оттолкнулся от берега. Река подхватила и понесла лодку. Я зажег бикфордов шнур и бросил фаустпатрон вперед. Взрыв потряс все вокруг. Лодку подбросило вверх, во все швы между досками ударили фонтанчики воды. Я лихорадочно стал грести одним веслом к берегу — ведь я не умел плавать. Не доплыв до берега, лодка пошла под воду, а я успел выпрыгнуть на мель. Нарыбалил!

А интересно, как взрывается противотанковая мина?

Как-то я взял тарелку-мину, поднялся на мост, отрезал более длинный кусок бикфордова шнура, вставил в капсюль, прибинтовал к мине, зажег шнур, раскрутился на мосту, как это делают метатели молота, и бросил мину в середину притока, а сам бросился бежать по мосту. Но мост был длинный, и я не успел добежать до его конца.

Раздался ужасный взрыв. Мост, кажется, приподняло на стойках и вновь опустило. Взрыв оголил всю речку, подняв высоко вверх воду и песок. Оконные стекла в нашем двухэтажном доме под горой вылетели. Из дома выскочили все, кто был, стали разбегаться, смотря на небо, ведь так могла рваться только авиабомба. Мне было и смешно, и страшно, и стыдно за свое детское любопытство.

Все сочли, что это взорвалась плавающая речная мина, поставленная против бронекатеров и подводных лодок, а я предпочел никого не разуверять.

Однажды к мысу, на котором располагался дот, пристала байдарка с американским офицером. Он поздоровался со мной на ломаном русском и словами и жестами стал просить посторожить байдарку, пока ее не заберет «студебеккер». Вытащив байдарку на берег, он попрощался и ушел по шоссе. И действительно, примерно через час подъехал «студебеккер». Я так и не понял, что произошло, откуда здесь американцы и при чем здесь байдарка.

Хорошее было у нас место дислокации! Река, горы, лес, поле — все вокруг нас. Я регулярно снабжал кухню рыбой, и она уже не казалась такой вкусной, как первый раз.

Но вскоре вновь пришел приказ о нашем перебазировании, мы поднялись на горную равнину, которую пересекало шоссе, идущее на Вену. Здесь проходила демаркационная линия с американцами.

Наша рота разместилась в богатом кулацком дворе, стоящем возле рощи, обособленно от хутора. На подворье находились большой дом, конюшни, овин и много других хозяйственных построек. Отсюда открывался красивый вид на холмистую местность, изрезанную оврагами, заросшими лесом. Языки лесных массивов выползали из оврагов на поля, образуя живописные перелески, куртины. Май буйствовал на полях и в лесах — все имело первозданную свежесть, было обмыто теплыми дождями.

Рота несла службу на КПП на шоссе, проверяя всех, едущих в Вену. У шлагбаума дежурили два наших солдата и один американский.

Один из наших солдат стоял чуть не навытяжку у закрытого шлагбаума, а второй с автоматом лежал на обочине. Если приближалась машина, нужно было с автоматом строевым шагом подойти к ней, проверить документы, осмотреть автомобиль. Затем второму солдату подавалась команда пропустить машину, и он поднимал шлагбаум.

Американский солдат поступал иначе. Он все время лежал на бровке дорожного кювета с привязанной к ноге веревкой своего шлагбаума. Если ехала машина, он, не затрудняя себя, лежа поднимал ногу и открывал шлагбаум, не проверяя документов.

Нас поражало поведение американских солдат. Однажды на дежурство заступил американец, говоривший по-русски. Его предки были выходцами из России, он даже жил в Москве, правда, не в нашей, а в американской. Он-то и рассказал нам, что в американской армии солдаты вольнонаемные, и поэтому они не очень уважают кадровых офицеров и не всегда соблюдают субординацию.

Он же показал, что ему принесли на обед. Котелок был разделен на четыре отделения: суп, гуляш, кусок бисквита, сок манго и плитка шоколада. Наши солдаты спросили:

— У вас сегодня праздник? Наверное, поэтому такой обед?

— Какой — такой? Обычный.

Как-то Пыпин при смене дежурных на КПП обратил внимание, что на посту нет американского солдата и его шлагбаум уставился в небо. Когда он спросил у наших солдат, где американец, они засмеялись и сообщили, что тот увидел местную девушку, взял плитку шоколада и пошел за ней в лесочек. Австриячки обожали американцев, а наших солдат побаивались.

Однажды я бродил по перелеску, собирая грибы, и увидел выходящего их глубокого оврага военного. Первой мыслью было, что это скрывающийся немец или власовец. Но этот человек был чисто выбрит, опрятно одет, с охотничьим ружьем.

Подойдя ближе, я увидел знаки различия американского офицера. Он приветствовал меня и что-то начал говорить. Естественно, я ничего не понял. В итоге я привел его в наше расположение. Собрались офицеры, старшины. Американец что-то просил, показывал, изображал. С трудом удалось понять, что ему нужна лошадь.

Я сказал об этом командиру роты.

— Ого, чего захотел! — воскликнул Сорокин. — Лошадь ему!

Американец, видимо, что-то сообразил, увидев реакцию Сорокина, и показал на пальцах и, жестами, что он поедет на лошади в свое расположение, а потом сразу ее вернет.