Судьба Шута

— Мы ведь только что прибыли, — обиделась беззубая старуха. — И не собираемся уходить. Мы — замечательный дар, великолепный дар, который получает лишь тот, кто больше всех угодил королю. Мы хор голосов из всех столетий, мы радуга истории. Почему ты отказываешь нам? Что ты за актер?

— Я не актер, — со вздохом ответил я.

На мгновение я вновь ощутил свое тело. Я стоял возле погребального костра. И не помнил, как очутился на ногах. Темная ночь, наполненная гудением насекомых, сомкнулась над нами. В прохладном воздухе ощущался густой запах земли и листвы. Разлагающееся тело Шута добавляло к нему свой сладковатый аромат. Всю свою жизнь он был для Ночного Волка Лишенным Запаха. Теперь, когда Шут умер, я чувствовал его запах, но он не вызывал у меня отвращения. Во мне еще осталось достаточно от волка, чтобы воспринимать запах таким, какой он есть. Это изменение больно укололо меня — еще одно неоспоримое доказательство, что тело Шута возвращается в землю, включаясь в естественный кругооборот гниения и возрождения.

Я попытался найти в этом утешение, но пятеро у меня внутри не терпели неподвижности. Они заставили меня повернуться, поднять руки, подпрыгнуть, наполнили мои легкие воздухом. Я ощущал, что они с радостью воспринимают ночь, ее вкусы, запахи и звуки, прохладный ветерок на моем лице. Они алчно наслаждались ощущением жизни.

— Какая помощь тебе нужна? — спросила веснушчатая девушка, и в ее голосе я услышал сочувствие и желание выслушать.

Но под их желаниями скрывалось неуемное любопытство менестрелей, стремившихся побольше узнать о чужих несчастьях. Она хотела получить обратно и эту часть жизни.

— Нет. Уходите. Вы не можете мне помочь. — А потом против воли я все им рассказал. — Мой друг мертв. Я хочу вернуть его к жизни. Может ли менестрель в этом помочь?

Несколько мгновений, пока я смотрел на труп Шута, они почтительно молчали. Потом веснушчатая девушка сказала:

— Он совсем мертв, да?

— Да, совсем, — заявил тип с низким голосом, но тут же добавил: — Я могу сочинить песню, и его будут помнить тысячу лет. Только таким способом обычные смертные могут пережить свою плоть. Отдай мне воспоминания о нем, и я начну.

Затем заговорила старуха.

— А знаем ли мы, как победить смерть? Мы что, лишь перья на короне шута? Нам повезло, что в нас осталось хоть немного жизни. Как жаль, что твой друг не пользуется расположением дракона, тогда бы он смог разделить с нами его дар.

— Кто вы такие? — резко спросил я.

— Мы мелодичные песни, сохраненные так, чтобы в миг зимы нашей смерти ты мог вновь ощутить вкус нашего лета, — заговорил юноша, так озабоченный сохранением своего образа, что он полностью разрушил его в моих глазах.

— Пусть говорит кто-нибудь другой! — взмолился я.

— Мы — любимцы драконов, — произнесла женщина. До сих пор она молчала. Ее голос был подобен глубине спокойного водоема и более хриплым, чем у большинства женщин. Я слышал его в моем сознании, хотя слова произносили мои губы. — Я жила у реки черного песка, в маленьком городке под названием Пикник. Однажды я пошла к реке за водой и там встретила свою драконицу. Она была еще совсем юной, подходило к концу ее первое лето, да и для меня наступила лишь весна моей жизни.

О, какой зеленой она была, с глазами, подобными расплавленному золоту. И когда она посмотрела на меня, мое сердце утонуло в водоворотах ее глаз, чтобы больше никогда не вынырнуть на поверхность. Я должна была петь для нее; говорить оказалось недостаточно. И она очаровала меня, и я пела для нее и очаровала своего дракона. И всю свою жизнь я оставалась ее менестрелем, ее бардом. А когда моя жизнь подошла к концу, она пришла ко мне с даром, на который способен лишь дракон. То была щепка от драконьего кокона… ты знаешь, о чем я говорю? Про колыбели, которые они ткут для змей, где те должны спать, пока не превратятся в драконов? Иногда случается так, что кто-то из змей погибает во сне. И кокон медленно распадается; драконы запрещают людям к нему прикасаться. Но для меня Дымное Крыло принесла щепку от такого кокона. И приказала омыть ее своей кровью, а потом окрасить кровью свои пальцы, думая о пере.

Я знала, что означает такой дар. Лишь немногие его получали, даже те менестрели, что достойно служили драконам. Мне предстояло занять место в короне менестрелей, чтобы мои песни и слова, мой образ мыслей сохранились даже после моей смерти. Корона была собственностью Правителя Речных земель. Лишь Правитель решал, кто достоин носить корону и петь голосами давно умерших менестрелей. То была великая честь, поскольку только дракон мог выбрать того, кто станет пером, и только Правитель мог даровать право носить корону. Какая честь… Я помню, как сжимала перо, когда умирала… ведь я умерла. Как и твой друг. Жаль, что твой друг не пользовался благосклонностью драконов, — тогда бы он мог рассчитывать на такой дар.

Меня потрясла ирония происходящего.

— Но он пользовался их благосклонностью. Он умер ради того, чтобы пробудить дракона, последнего дракона-самца на свете, чтобы Айсфир смог стать супругом Тинтальи, последней самки дракона.