Я никогда не видела, чтобы кто-то повиновался так быстро. Винделиар сидел на причале с закинутой головой, его глаза были закрыты, а рот открыт шире, чем это было возможно даже в моих предположениях. Он сидел, затихнув в ожидании, пока она старательно выдернула стеклянную пробку из колбы и медленно, очень медленно, перевернула колбу над его ртом. Комковатая жидкость, желтая, переплетенная серебром, медленно стекала из колбы. Я почувствовала отвращение при виде нее, а запах, который донесся до меня, вызвал тошноту. Я плотно сжала губы, когда жидкость достигла его рта, и он проглотил ее. Мгновение спустя, как колебание воды в водоеме, куда брошен камень, волна его новой силы коснулась меня. Я думала, что мой отец был похож на кипящий котел, с магией, паром исходящей из него. То, что я почувствовала от Винделиара, было не паром, это было взрывом силы. Мои тело и сознание начали съеживаться под напором этой мощи, и, сопротивляясь этому растущему потоку, я постепенно становилась крепкой и твердой, как орех.
Веки Винделиара судорожно трепетали, тело дрожало в экстазе. Струйка слизистой жидкости продолжала течь, густая, комковатая и отвратительная. И по мере того, как он глотал снова и снова, удары его магии по мне становились все интенсивнее. Я пыталась стать как можно меньше и плотнее, - и тело мое, и разум. Когда жидкости осталось где-то около четверти, Двалия посчитала, что дала ему достаточно.
Я закрыла глаза и старалась ничего не чувствовать, ничего не слышать, не ощущать запахи и ничего не испытывать, любое неосторожное действие могло дать ему шанс ворваться в мой мозг. Какое-то время я была ничем. Бессмысленная и без бытия, я едва существовала.
Я не могла сказать, сколько времени прошло. Но, наконец, я ощутила, что его присутствие уменьшилось или сосредоточилось в другом месте, и открыла свои чувства. Я ощущала запах покрытой дегтем деревянной палубы и морских водорослей, слышала отдаленные крики морских птиц. И голос Двалии, такой же неизменно-брюзжащий:
- Когда капитан возвратится, он увидит в нас величественных и почтенных особ. Мы - люди, на которых он захочет произвести впечатление. Он будет долго умолять меня о расположении. Вся его команда будет видеть нас такими. Он возьмет эти медяки, будто это золотые монеты. Он захочет отправиться в плавание на Клеррес как можно быстрее и предложит нам эту поездку с максимальным комфортом. Ты можешь сделать это?
У меня перед глазами все расплывалось, но я видела блаженную улыбку Винделиара.
- Я могу сделать это, - сказал он мечтательно. - Я могу сделать что угодно хоть сейчас.
И я испугалась, что он сможет.
Мой страх коснулся его. Он повернулся ко мне, и его улыбка была такой невыносимо яркой, будто приходилось смотреть на солнце.
- Брат, - он расплылся в улыбке, довольный собой, будто говорил с малышом, спрятавшимся за стулом. - Теперь я вижу тебя! - я уменьшалась и уменьшалась, отступая в скорлупу, все более твердую и неприступную, но он легко следовал за мной. - Не думаю, что ты сможешь скрыться от меня теперь! - мягко дразнил он меня. И я не могла. Слой за слоем он узнавал меня, мои тайны, отделяя их от меня, как кожу от волдыря, становясь все ближе и ближе к сосредоточию меня. Он знал теперь о том, как мы с Шун сбежали, он знал о моем дне с отцом в городе, знал о кровавой собаке и знал о ссоре с моим наставником.
Это было так давно, когда Волк-Отец говорил со мной, но внезапно я поняла - что он сказал бы мне:
Я отбросила свою защиту в сторону.
- Нет! - прорычала я. - Это ты, ты не сможешь скрыться от меня!
Физически я вскочила на ноги, но это нельзя было назвать нападением на него. Как описать это? Он отважился подойти ко мне слишком близко. Он подавлял меня, но внезапно я окутала его. Не знаю - что и как я сделала. Совершала ли я подобное однажды? Помню ли я, как отец делал это с моей сестрой? Я окутала его своим сознанием и поймала в ловушку. Он был слишком удивлен, чтобы бороться. Вряд ли он когда-либо предполагал, что кто-то может сделать это с ним. Я сильно надавила на него, словно на вареное яйцо в руке. И его скорлупа раскололась - она не была крепкой. Сомневаюсь, что он пытался когда-нибудь охранять свой ум от вторжения.
И я познала его. То знание не пришло ко мне в какой-либо последовательности; оно просто стало моим. Я знала, что он родился с головой странной формы, и этого было достаточно, чтобы отделить его от других. Он едва ли был Белым на их взгляд, просто ущербным и бесполезным ребенком, отданным Двалии, одним из нескольких орущих младенцев с изъянами, родившихся в то время.
И в знании, что я получила о нем, я узнала также о Двалии. Поскольку она воспитала его с младенчества.