Вновь послышался глубокий вдох, и горячий воздух коснулся его пальцев. Чувствуя, как с каждым словом швея все глубже погружается в кошмарные воспоминания, он слегка сжимал ее ладонь, стараясь вернуть женщину к реальности. Да, не исповеди он ожидал, заглянув на задорный призыв, но оставить женщину с этим один на один уже не мог. Страшно даже представить, что творилось в ее голове, раз нескольких неосторожных фраз достаточно, чтоб прошлое вновь ее захватило. Ей нужна помощь. Настоящая помощь, а не слова утешения от лживого воришки. И словно подтверждая его мысли, внутри заворочалось нечто неприятное, почти болезненное. Может, совесть?
— Я отказалась, — швея высвободила свою ладонь и продолжила работу. — Хотела, чтобы в моей памяти она осталась милой улыбающейся девочкой. Тогда меня вывели оттуда и отдали камень.
— Камень? — брови Йозэля удивленно изогнулись.
— Да, камень. Драгоценный. За пару недель до того, как малышка Райт стала заболевать, у нас остановился на ночь один путешественник. Тоже, кстати, слепой, — грустно усмехнулась она, — что за ирония… Денег у него не было, и он отдал камень в качестве платы, хотя мы и отказывались. В нашем захолустье его не продать, вот дочка и забрала красивую побрякушку, — женщина отрезала нитку и попросила Йозэля встать, после чего взялась за крупные полотна ткани, накидывая их по очереди на плечи парня. — После помощи, — чуть не выплюнула она последнее слово, — лекаря наместника у меня ничего не осталось, и я продала камень ювелиру, чтобы вернуться на родину. Но уехать так и не смогла.
— Что-то еще произошло?
— Нет, — убирая ткань в сторону, ответила она. — Просто тошно становилось каждый раз от мысли, что вернусь в пустой дом, а дочку оставлю здесь. Так что обосновалась в столице. Ее похоронили на местном кладбище, у храма Моры, — она ядовито усмехнулась, — прямо напротив статуи с надписью «Каждому воздается по справедливости», — Йозэль аж дернулся, широко распахнув глаза. С одной стороны, он знал, что надпись, наоборот, попытка приободрить близких, якобы на том свете все страдания окупятся, но с другой стороны… Для Рахны это выглядело настоящей издевкой. — Вот хожу туда и гадаю, о какой справедливости идет речь, если у ног Моры покоится девочка, которая еще ничего не успела в этой жизни, у которой все должно было быть впереди?
Йозэль не нашел, что сказать. Да и требовалось ли? Он стоял посреди мастерской, в которой затихли все звуки, и, кажется, забыл, как дышать. Чужая драма давила на него удушающим одеялом, набитым свинцом, и собственные проблемы отходили на второй план. Его проблема — он сам. Лишь последствия опрометчивых решений. Проблема Рахны — неотвратимый рок, стечение обстоятельств, забравший у нее все.
— Мне… так жаль… — он едва протолкнул слова сквозь горло. — Знаете, вы очень сильная женщина. Столько лет носить под сердцем такую ужасающую трагедию!
— Я бы предпочла никогда не услышать этих слов.
— Возможно, я ошибаюсь, но думаю, что Райт хотела бы, чтобы вы прожили долгую и счастливую жизнь, а не корили себя за то, чего и не могли исправить. Вы можете всю жизнь задаваться вопросами о справедливости и богах, но они не помогут ни вам, ни вашей дочери, — он повернулся к ней лицом и неловко взял ее ладонь. — Вероятно, когда я выйду отсюда, меня поразит молнией, но я все равно скажу вам. Мир несовершенен. Ему неведомо, что есть добро, а что зло. Он ужасающе несправедлив, и никому ничего не воздастся. Вся наша жизнь — череда совпадений. Мы будто катимся с горы, а наши решения не всегда на что-то влияют. Часто то, что мы видим — лишь иллюзия выбора. В том, что случилось тогда, вы не виноваты. Вы сделали все, что могли. А потому дайте себе еще один шанс. Позвольте себе жить, Рахна! Райт не заменить, и все же у вас есть будущее. Будут новые люди, новые мечты, новые смыслы! У вас уже есть те, кто поддерживает вас, кому вы нужны. День за днем вы находите в себе силы улыбаться. Отпустите ее и не дайте боли утянуть вас следом!
Колени швеи подогнулись, и она рухнула на пол, сдавленно заплакав. Йозэль опустился рядом с ней. Он мягко притянул женщину к себе, позволяя ей уткнуться носом в плечо. Рахна вцепилась в него и обмякла. Комнату наполнил надрывный, полный горечи и отчаяния крик, сквозь который Йозэль едва-едва услышал, как подмастерье запер дверь, чтобы никто не мог войти. Йозэль молча гладил женщину по жестким, собранным в хвост волосам и шептал, что все обязательно наладится. Он не мог сказать, сколько все это длилось. Женщина рыдала, пока не сорвала голос, а ее слезы насквозь не пропитали ткань рясы. После чего она медленно отстранилась, понемногу приходя в себя, и скомкано извинилась, на что Йозэль только тихо спросил:
— Какой она была?