Судьба венценосных братьев. Дневники великого князя Константина Константиновича

Сравнивая впечатления от многомесячного плавания Константина Константиновича с записками другого молодого морского офицера[5], годом позже прошедшего тем же путем, подмечаешь у великого князя отсутствие наблюдательности, юмора, живости характера и огромное преобладание самоанализа, душевного экстаза, набора чувств, названных во Франции декадентством.

Обыкновенного же русского моряка М.М., чья душа проста и цветуща, кто смотрел на родину открытыми глазами и сравнивал европейскую жизнь с российской, можно назвать реалистом.

Датские моряки приглашены на фрегат «Князь Пожарский»…

«Датчане отдавали честь всякому встречному на фрегате, офицеру или матросу– безразлично. Посмотрит матросик на гостя, да и отвернется ухмыляясь: "Вот дурак-то, нашел, кому честь отдавать"».

Фрегат подходит к немецкому городу Килю…

«Едва стали на бочку[6], как к борту пристала целая туча шлюпок. Толпа женщин буквально абордировала шканцы[7], ворвалась в каюты. Снегом посыпались карточки, прейскуранты, объявления. Все женщины оказались прачками. Некоторые из них еще были молоды и красивы лицом и желали познакомиться с офицерами покороче. Старший офицер, несмотря на свою природную доброту, принял энергичные меры к освобождению фрегата».

«Первый признак Европы – хорошие мостовые».

«Небогатые, незнакомые с украшениями дома и домики рассчитаны больше на уютность, чем напоказ».

«Бедная природой, Норвегия богата трудолюбием своего народа. Глядя на эти нагроможденные друг на друга мертвые скалы, невольно спрашиваешь себя: чем же живут здесь люди? Когда вы проходите между горами от села к селу, все становится понятным. Здесь всякий клочок земли обработан заботливой рукой и ничего не пропадает даром».

В отличие от М.М., великий князь за время плавания ни разу ради любопытства не спустился в машинное отделение фрегата, никогда не беседовал с матросами, не сумел подметить ни одной отличительной черты европейской жизни по сравнению с русской. У него иные заботы, иные впечатления:

«Я начинаю отчаиваться, так мало знаю из службы, и как научиться?» (11 сентября 1876 г.).

«Я знаю, что до сих пор нисколько не испорчен нравственно. Я с таким же удовольствием молюсь и читаю Евангелие, как и прежде. Одно нехорошо – это моя страсть говорить так называемые «пикантные» двусмысленности. Непременно постараюсь останавливать себя» (11 октября 1876 г.).

«Мне было грустно, и я думал о смерти» (12 марта 1877 г.).

Даже читая книги, Константин Константинович выискивает созвучные своему мрачному настроению мысли, подгоняет героев под себя или, наоборот, себя под героев. Например, в «Преступлении и наказании» Ф. М. Достоевского он подмечает: «…в характере Раскольникова [есть] черты, подходящие под мою натуру; мне кажется, я, как и он, очень склонен к сумасшествию» (7 апреля 1877 г.).

В научном труде Г. Т. Бокля «История цивилизации в Англии» он тоже сумел обнаружить свое:

«Перед завтраком я вычитал из Бокля о гордости и тщеславии. Заключил, что я тщеславен, потому и всякие наружные отличия, как-то: мундиры, чины, меня прельщают и я не нахожу источника своего достоинства в собственной душе» (23 апреля 1877 г.).

В море на девятнадцатом году жизни великий князь, который спустя несколько лет станет известным поэтом под псевдонимом «К.Р.» (Константин Романов), пишет одно из первых своих лирических стихотворений. В этом возрасте обычно истинные поэты уже создают шедевры. Поздно расстающийся с детством Константин Константинович сочиняет вирши, от которых веет любительской литературщиной и глухотой к слову:

Вижу ль глаза твои,
Лазурью глубокие,
Душа им навстречу
Из груди просится.

И как-то весело,

И хочется плакать,
И так бы на шею
Тебе я кинулся.

Сочинены эти строки не под впечатлением от встречи с женщиной. Перед автором витал образ молодого красивого офицера Меньшикова, с которым он ежедневно встречался в кают-компании и на палубе.