Судьба всегда в бегах

Сидим себе на стоянке в кузове фургончика. Никто к нам что-то не подваливает, зазря пилили в такую даль. Ну, думаю, если тут и дальше будет так же тускло, подзаправлюсь эксом и за милую душу замотылюсь внутрь, в свободный поиск. Бэл в тачке рядом с какими-то еще кренделями, вылезать оттуда не собирается. Ну, силком я его не поволоку, делать мне, что ли, больше нечего, тем паче что внутри коней как сельдей в бочке.

– На прошлой неделе в тот кабак столько всякого дерьма набилось, – говорит Культяпый.

– Ага, и я их всех от тебя оттаскивал, – говорю. – Не оттащил бы – крантец клиенту. Глава последняя, недописанная, ешь-то, так или нет?

– Да уж, меня там типа не слабо помяли. Слышь, хотя раз я как пошел пиндюрить их кружками, урр… всем, сукам, досталось, как стояли в кружок, так и отползли по одному.

– Этот жирный хрюндель бармен, – говорит Джонни, – выступал он порядочно.

– Угу, – подхватываю я, – выступал, пока я его не урыл железной табуреткой. Вот это было круто. Как сейчас вижу: лоб у этого сучонка чудесненько так хрясь – и всмятку.

Замечаю, что Культяпый шарит в пакете, пива ищет.

– Эй, Культяпый! А нам пивка, тварюга ты эдакая, – ору ему. Он протягивает банку. Пиво сорта «Мак-Ивенс».

– Моча шотландская, – говорит он и спохватывается: – Извини, друг, из головы вон.

– Ничего, мне по фигу.

– Понимаешь, ты ж не такой, как все эти поганые настоящие шотландцы. Ну вот возьми моего старика, он ирландец по национальности, а старуха полька. Это ведь не значит, что я поляк вонючий, не значит?

Я пожимаю плечами: – Все мы полукровки недоделанные, друг.

– Ну да, – не отступается Культяпый, – но зато мы все белые, нет разве? Расовая чистота и так далее.

– Да, пожалуй, тут ты в точку попал, друг, – говорю.

– То есть я ж не к тому, что Гитлер делал все правильно, ты не думай. Он же не виноват, что не англичанином родился.

– Да уж, Гитлер был тот еще дрочила, – говорю я ему, – две мировые войны и один мировой кубок, друг. Всё выиграли пурпурно-синие.

Культяпый начинает петь. Жаль, некому заткнуть ему пасть еще до того, как он вспомнит какую-нибудь старую уэстхемпширскую кричалку.

– Пурпурно-синий в высшей лиге нав-сег-да, пурпурно-синий не загнется ни-ког-да… В фургончик лезет Ригси, сзади топчутся Бэл и этот хрен Роджер.

– Пошли внутрь, обалдуи, – зовет Ригси. – Там полный улет! Чесслово, музыка такая, что мурашки по коже подирают!

– Объяснить тебе, от чего у меня обычно по коже подирает? – спрашиваю.

– От волынщиков, – встревает Культяпый.

– Ну нет. Тут крутятся разные суки, и они явно не из конторы, – объясняю я Ригси. Бэл говорит:

– Да, ты мильярд раз прав, Торни.

Внутри тусуется хмырь со шрамом на физии. Это известие заставляет Ригси встряхнуться.

– До него легко докопаться, до болвана сучьего. Эти приглаженные фраера, крутые хмыри с полным карманом таблеток, они просто за задницу его выкручивают. Неудивительно, что мы не можем выбить из них даже парацетамол или активированный уголь, когда припрет.

– Да проблема не в хмыре, – выпаливает Ригой. – Дело в том, что всякий раздолбай, являясь сюда, числит себя основным.

Он дает Балу таблетку: – На-ка, попробуй.

– Вали отсель, – хрипит Бэл. Ему все еще не по кайфу. Хер с ним, я глотаю экси, вхожу вместе с Ригси внутрь. Культяпому все уже по барабану, и он хиляет за нами. Оглядевшись, я фиксирую стадо коней, которые жмутся к стенке. От одной из них глаз не могу оторвать. Меня как шандарахнули, точно в штанах башня, но вдруг я понимаю" что перекрыл свои грошовые возможности и обязан выслушивать чье-то вяканье.

– На что ты, елкин сад, так зыришь, а?

Выкрутилась вперед и вопит мне в морду. Я вообще на коней не гляжу в упор. То есть, насколько я секу жизнь, глядеть или не глядеть – вопрос воспитания. Культяпый, этот просто запугивает какую-нибудь дорис. Смотрит на нее в упор, они, видимо, считают, что их сейчас снасилуют или что-нибудь там еще. Я его от таких повадок отговаривал. «Ты, ешь-то, не смотри на коня в упор, – втолковывал я ему. – Коли желаешь играть в гляделки, отправляйся на Олд-Кент-роуд и пучься на какого-нибудь тамошнего милуоллского кренделя. А с птичками обходись уважительно, – твердил я ему. – Представь, что какой-нито секс-маньяк или же потрошитель смотрит на твою сестричку, как ты на них смотришь». Но вот он я, вылупился на девушку. И не оттого, что она такая смазливая, хотя она ж и смазливая, она вообще изумительная. Это оттого, что я принял экстази и смотрю на девушку, у которой вообще нет рук.

– Тебя по телику не показывали? – это все, что я мог выдумать.

– Нет, меня не показывали по телику, и в цирке, блин, тоже.

– Да я и не…

– Ну, скачивай давай, – бортует она меня и отворачивается. Ее подружка обнимает ее за плечи. Я стою на месте точно ушибленный баклажан. То есть мало кто позарился бы на блядь, у которой есть только рот, этот вопрос не обсуждается, а как насчет девушки, у которой, раздери ее, нет рук?

– Алло, Дейв, ты ж не позволишь какому-то недоделанному коню так тебя бортовать? – лыбится Культяпый своими гнилыми зубами. Зубами, которые запростак выбить.