Судьба всегда звонит дважды (СИ)

   Бас демонстративно холоден, Маша это чувствует. Он старательно выдерживает дистанцию, не подпускает близко. Надо отвлечь, перевести разговор на что-то...

   - Бас, что говорят врачи?

   - Врачи? Врачи играют со мной в "Лего".

   - Что?!

   - Пытаются собрать лего-Васю. Верх худо-бедно собрали, я даже пальцами на одной руке шевелить могу, смотри!

   Она смотрит на слабые движения пальцев на левой руке, внутренне леденея от увиденного, но более - от его насквозь фальшивого, демонстративно бодрого тона. Его бравада столь же похожа на настоящую бодрость, как пластмассовые цветы, что пылятся на могилах - на настоящие. Как добиться от него искренности? Как пробить это пыльную фальшивую пластмассу?

   - Бас, а если серьезно? Какие перспективы?

   - Перспективы? - он фыркает. - Перспектива одна - попытаться собрать ноги. Это, знаешь ли, забавно... Не чувствовать собственных ног. И вообще всего, что ниже пояса. С одной стороны, конечно, никаких хлопот - ни по большому, ни по маленькому, ни стояков несвоевременных по утрам. Но как-то... непривычно.

   На последней фразе его голос дрогнул, а лицо исказила гримаса. Пыльная пластмасса треснула.

   - Знаешь... - тихо произнесла Маша, подходя совсем близко к кровати, - в Интернете сначала написали, что ты погиб...

   - Я знаю, - он быстро справляется с собой, с дрожью в голосе. - Оно так и было, собственно. Почти. Знаешь, есть такое понятие - "золотой час". Организм человека устроен так, что в течение часа после получения тяжелой травмы он может за счет внутренних резервов поддерживать работу жизненно важных органов, несмотря ни на что. Если в течение часа успеть оказать человеку необходимую помощь - шансы выжить есть. Мне повезло. В том, что вертолет на момент, когда я упал, был уже внизу, на подборе. И в том, что мой "золотой час" оказался по факту часом и двадцатью минутами. Меня довезли до реанимации через час и двадцать минут. Но я почему-то не сдох за это время.

   Он рассуждает об этом так ровно, спокойно. Как будто не о себе говорит. А у Маши от его слов внутри снова зарождается противная дрожь.

   - Ладно, Маш. Вернемся к моему вопросу. Зачем ты здесь?

   И она решается сказать правду. Хотя бы часть ее.

   - Когда я думала, что ты... умер... Когда я не знала, что с тобой... Не могла видеть... и... Я не могла оставаться там! Мне нужно было тебя увидеть, понимаешь?!

   - Маш, я действительно сейчас не в том состоянии, чтобы что-то показать тебе. Цирк уехал, клоуны остались. Да и те... не в форме.

   - Васька! - она уже не может выдерживать этот его тон. - Я чуть с ума не сошла, я все глаза выплакала! Я...

   - А вот это напрасно! - теперь он говорит резко, жестко. - Маш, пойми одну вещь. Я профессиональный райдер. Это моя профессия, мой выбор. Я знал, на что шел, и риск убиться насмерть или покалечиться - часть этого выбора. К тебе это не имеет ровным счетом никакого отношения. Это моя жизнь, я и буду разгребать последствия того, что в ней случилось. Тебе во все это дерьмо лезть совершенно не обязательно.

   - Вась... - она всхлипнула, слез удержать все равно не удалось, и они покатились по щекам.

   - Маша... уходи, - он вздыхает и морщится. - Правда, лучше просто уйди. Я терпеть не могу, когда девушки плачут. И потом, скоро медсестра придет. Уколы, катетер, всякие прочие... бодрящие гигиенические процедуры. Вряд ли тебе будет приятно на это смотреть. И не переживай, у меня все будет нормально. Соберут меня так, что буду еще лучше прежнего. Может, когда-нибудь потом еще... пересечемся. Все, Маш, пока.

   Она должна была остаться, должна была что-то сказать, что-то придумать. Но его глаза, вдруг ставшие осколками бутылочного стекла - острыми, колючими. И его слова - такие же режущие. И собственная измотанность, измученность страхом и неизвестностью. Слишком много всего, слишком. И на подгибающихся ногах она вышла из палаты.

   ____________________

   Она была из другой жизни. Из той, прежней. Той, где он был здоровым, успешным и беззаботным. Из той жизни, где у него было все.

   Она была последней девушкой, с которой он занимался сексом, и он до сих пор помнит, как это было классно. И какая она вообще... такая настоящая, красивая, умная, интересная. У того Баса с ней могло быть много чего. У обломков того, кто остался в живых - уже ничего.

   Она была частью той, прошлой жизни, которую ему еще предстоит оплакать и похоронить. И теперь он понял, что сделать это будет гораздо труднее, чем ему думалось. Мучительно трудно.

   __________________

   Уйти далеко она не смогла - привалилась к стенке рядом. Как-то надо совместить две вещи, совершенно очевидные. Он жив. Она ему не нужна. Рядом кто-то остановился, у дверей палаты. Наверное, медсестра, о которой говорил Бас. Маша медленно повернула голову. И встретилась с взглядом таких знакомых светло-зеленых глаз. Только принадлежали они не Басу. Пока она пыталась осознать этот удивительный факт, обладательница зеленых глаз смерила Марию недоверчивым хмурым взглядом и вошла в палату. Это явно не медсестра.