Судьба высокая «Авроры»

Кадровый морской офицер, Егорьев не был отравлен кастовым пренебрежением к «людям кубрика», в нем жило здоровое нравственное начало, и глухая стена, отделявшая матросов от кают-компании, давила всей тяжестью и на него. Впрочем, в эти дни слишком многое давило и угнетало каперанга.

Взять хотя бы практические стрельбы и приказы-разносы Рожественского. Не надо быть адмиралом — зеленый гардемарин понимает, что мастера рождает упражнение, тренировка, что метко может стрелять тот, кто этому упорно учится. За четыре месяца комендоры лишь дважды выходили на стрельбы, оба раза здесь, у Мадагаскара. На каждого пришлось от силы по два-три снаряда.

Чего же удивляться, что на щитах — ни царапинки?! А флагманский броненосец «Суворов» вместо щита всадил снаряд в крейсер «Дмитрий Донской», повредил мостик и вывел из строя десять матросов…

Один столичный профессор справедливо иронизировал над теми, кто хотел обучить инженер-механиков флота управлять машинами и котлами, не разводя паров, стоя на якоре, экономя уголь и смазку. Так и тут: стоять у пушки это еще не стрелять из пушки!..

А чего стоят эти ночные «минные атаки» катеров без «минных атак»!

Эх, что бы сказал о них Степан Осипович Макаров!..

Макаров был кумиром Егорьева. Евгений Романович знал этого могучего человека, хорошо помнил его распушенную, раздвоенную клиньями бороду, его пытливые глаза, всегда озарявшиеся мыслью, ценил его постоянное стремление к ломке устоявшегося, тормозящего прогресс. Весь склад его жизни, его поиски, открытия и дерзания были близки Егорьеву.

Шутка ли — двадцатидвухлетний мичман «Русалки» изобрел пластырь для заделки пробоин, и сотни терпящих бедствие судов обрели живучесть!

Двадцатидевятилетний Макаров темной ночью 1877 года во время войны с Турцией спустил с парохода «Константин» четыре минных катера, которые взорвали мощный турецкий броненосец «Ассари Шевкет»!

Тогда атаки минных катеров ошеломляли. Это было ново, внезапно, смело до отчаянности — так побеждают в сражениях.

Теперь, спустя почти тридцать лет, когда появились миноносцы разных классов, вооруженные торпедными аппаратами, кого испугаешь маломощными минными катерами?!

Вентилятор монотонно вращался, рассекая воздух, время текло тягуче, стрелка ползла по круглому циферблату так медленно, словно она огибала не циферблат, а земной шар.

В каюте, обрамленная деревянной рамкой, стояла единственная фотография: Евгений Романович с сыном Всеволодом, совсем еще юным мичманом, не по возрасту серьезным: в двадцать хочется выглядеть старше своих лет.

Снимок был сделан во Владивостоке, на берегу залива, за спинами видны темные сопки. Фотография таит скрытую печаль: во-первых, потому, что сделана перед разлукой, перед отъездом Егорьева в Петербург; во-вторых, кажется, что они одни на всем божьем свете — это ощущение усиливают пустынные сопки.

Собственно, так оно и было. Егорьев овдовел рано — его жена Анна, нежно хранимая в памяти, умерла в тридцать пять лет; старшая дочь Саша двадцатилетней трагически ушла из жизни, и Евгений Романович остался со Всеволодом. Теперь их разделяли долгие мили, на пути к их встрече были японские броненосцы, крейсеры, эсминцы, подводные лодки, свинцовые волны и слепые туманы, скрывавшие плавающую смерть — мины.

И все-таки искорка надежды, что встреча состоится, неистребимо жила в Егорьеве. Он был не только многоопытным моряком — он неплохо разбирался в явных и тайных пружинах большой политики, и, когда немецкие угольщики отказались сопровождать эскадру на восток, Евгений Романович не сомневался: Вильгельм заставит их сопровождать эскадру. Уж очень хочется ему, чтобы русский флот завяз на востоке.

Конечно, сдача Порт-Артура, гибель 1-й Тихоокеанской эскадры почти неотвратимо обрекала на гибель 2-ю эскадру. Первая была обстрелянной, более сильной и опиралась на укрепленную базу.

Однако сомнений не было: там, в Адмиралтействе, не подчинятся простейшей логике, тому, что видно всем и каждому, не убедят в этом государя и отзывать эскадру домой не станут.

На сей счет Евгений Романович никаких иллюзий не питал. По законам логики неподготовленную эскадру устаревших, разнотипных кораблей к японским островам не послали бы.

Наконец, если б двухмесячная задержка флота у берегов Мадагаскара предшествовала возвращению домой, то зачем же формировать 3-ю Тихоокеанскую эскадру? Егорьев, узнав состав эскадры контр-адмирала Небогатова, только вздохнул. Броненосцы береговой обороны, которые шли на помощь Рожественскому, моряки окрестили кратко:

— Самотопы.

…Молоденький мичман смотрел с фотографической карточки. Чтобы встретиться с ним, оставалось пересечь Индийский океан, победить у берегов Японии могущественный флот адмирала Того и прийти во Владивосток…

В бухте Носси-Бе броненосец «Орел» стоял к «Авроре» ближе других броненосцев. И когда с «Орла» грянул пушечный выстрел, матросы, высыпавшие на правую палубу, увидели на фок-мачте броненосца гюйс — красный флаг с врезанными в него синими и белыми крестами, словно впившимися в живое тело.

Пушечный выстрел и гюйс означали: начинается суд особой комиссии.