Хозяйка присела рядом и дрожащим голосом уточнила:
– Роман?… Роман Полынин? Я не ошиблась?
Он приоткрыл один глаз в недоумении: откуда его могут знать в этом заброшенном Богом месте? Он и не был здесь никогда… Вообще не знал, что тут люди живут.
На него смотрели серьезные серые глаза. Где-то он их уже видел…
Сделав над собой усилие, он подал голос:
– Мы знакомы?
– Я – Марина. Дочка школьной уборщицы.
– Марина? Соседка Антона, что ли?
– Да. Только уже не соседка. Не надо сидеть на полу. Поднимайся, в дом пойдем.
– Не знаю, может, это неудобно? И так навязался… Я могу и здесь поспать. По-любому лучше, чем на улице.
– Не морочь голову. Вставай, пойдем в кухню. Там еще теплее. Печка горячая.
– У меня сил нет встать. Честно.
Он и в самом деле чувствовал, что до кухни может не дотянуть.
Но она сказала:
– Я тебе помогу, – и стала поднимать его с пола.
Пришлось подчиниться. Общими усилиями они добрались до кухни.
Кухня оказалась квадратной комнаткой с печкой. Вдоль одной стенки стоял допотопный буфет и легкий пластиковый столик, вдоль другой стенки – убогий диван-развалюшка. Вот на этот диван он и рухнул.
Марина стала суетиться: поставила на плиту чайник, подкинула в печку еще дровишек. Потом выбежала в сени, принесла какую-то еду. Поставила на огонь сковородку, нарезала туда сала. Очистила от шелухи несколько вареных картофелин, порезала, тоже бросила на сковороду. Разогревшись, сковорода стала тихо шипеть: сало таяло, картофель поджаривался. Дух по кухне поплыл такой, что Роман зажмурился от удовольствия. Нет, кто бы что ни говорил, а Боженька на свете есть, не бросил его в беде. Ведь совсем уж было отчаялся, а тут – такая удача: и крыша есть, и еда, и хозяйка – не чужой человек.
Марина, споро орудуя ножом, между делом поддерживала разговор:
– Как тебя занесло в такую глухомань?
– По делам ездил. Машина по дороге забарахлила. Понял, что могу не доехать. Решил срезать путь, съехал с трассы, сюда свернул. Думал, так быстрее доеду до города. Но не доехал. Издохла моя лошадка.
Она сочувственно покачала головой:
– Счастье, что издохла именно здесь, возле жилья. Километром раньше или километром позже – и всё, и замерз бы ты в степи, как тот ямщик из песни.
Он хрипло рассмеялся:
– Вот-вот… Я тоже вспоминал…
Вода вскипела. Она заварила чай, потом взяла столик, перенесла его к дивану. Поставила на стол чашку, шипящую сковороду с обжаренным картофелем, тарелку с квашеной капустой.
– Ешь.
Роман думал, что сил у него не осталось ни на что. Однако нехитрая деревенская еда пахла так соблазнительно, что силы откуда-то появились. Он взял вилку и стал есть.
Марина в это время изучала полки буфета, потом сказала с сожалением:
– Тебе сейчас хорошо бы варенья малинового, но у меня нет. Абрикосовое только…
– Да что ты, не беспокойся! Мне и так неловко: столько хлопот тебе доставил…
– Это ты не беспокойся! Никаких хлопот, я даже рада, что оказалась полезной. Вот только варенья малинового нет. Оно от простуды хорошо помогает. Чтобы не заболеть. Но у меня здесь малина не растет. В саду – только абрикосовое дерево и две яблони. Одна яблонька ранняя, белый налив, я эти яблоки не люблю. Незрелые – кислые, созреют – рассыпаются, как картошка. А вторая – поздняя. Те яблоки крепкие, всю зиму лежат, до самой весны. А малина вся вымерзла. Еще у прошлых хозяев…
Она еще что-то рассказывала на садово-огородные темы, но слушал он вполуха: его знобило, а после сытной еды глаза слипались. Увидев это, она отвела его в комнату, уложила, укрыла и сказала:
– Ты спи теперь. А я пойду в кухне уберу. Постараюсь не стучать посудой, чтобы тебе не мешать.
Какое там «мешать»! Он уснул буквально на пути к подушке.
Ночью у Романа начался жар. Он метался в постели, не понимая, где он и что с ним. В горячечном бреду он видел ужасы, один хуже другого. То замерзал в машине, то его лизали языки пламени, которое неизвестно откуда взялось. Он хотел бежать от огня, но не знал, как это сделать. В ужасе открывал глаза, на минутку понимал, что нет никакого огня, что это просто кошмарный сон, но тут же удивлялся: а где это он? Незнакомая комната. Почему он здесь? Или это тоже – бред, галлюцинация? Снова закрывал глаза – и тут же проваливался в страшные картины то ледяной пустынной степи, то подступающего со всех сторон пожара.
Но то и дело кто-то вырывал его из кошмаров. Изредка приходя в себя, он видел, как Марина меняет ему компресс на лбу, подносит в чашке питье, уговаривает попить. Даже таблетку дала. Он послушно всё глотал – и снова проваливался в забытье.
Марина в эту ночь измучилась не меньше. Она успела заварить в ковшике травы – липу, мяту, ромашку. Всё, что нашлось в ее нехитрых запасах. Думала, понадобится настой только утром, но он понадобился гораздо раньше.
Когда Роман стал метаться на кровати, она подошла, тихонько положила ему на лоб ладонь – и поняла, что дело плохо. Взяла мисочку с водой, полотняную тряпицу и стала делать компрессы, чтобы снять жар. Хорошо бы капнуть в воду немного уксуса, но его не оказалось под рукой. Пришлось обходиться просто водой.