Судьбе наперекор

Дома я достала фотографии Владислава и Игоря и стала их рассматривать, одновременно размышляя о том, что мне сказала Юля. Права она, конечно. Кто знает, не будет ли потом мой сын упрекать меня в том, что вырос без отца, что в школе его дразнят безотцовщиной. Поймет ли он, что я не смогла переломить себя и унижаться даже ради него? А если действительно не поймет? Ночью мне приснились Игорь и Батя. Они шли по дорожке парка, а между ними, держа их за руки, вприпрыжку шел маленький мальчик. Я присела перед ним на корточки и спросила:

— Как тебя зовут, малыш?

А он поднял голову и, глядя мне в лицо своими голубыми глазами, гордо сказал:

— Игой Вадисааич Аалов.

Я проснулась, как от толчка, и губы сами собой зашептали: «Игорь... Игорь... Ты даже с того света меня жалеешь и помогаешь мне. Спасибо тебе, родной!».

Услышав, что я не сплю, мама подошла и присела рядом со мной.

— Что с тобой, доченька? Нездоровится?

Я взяла ее за руку — господи, сколько же лет я этого не делала?! — и спросила:

— Мама, хочешь я расскажу тебе о Владиславе? — и, не дожидаясь ее согласия, начала говорить. Я не утаивала ничего: ни предсказания старой цыганки, ни того, почему я, вообще, связалась с Орловым, ни того, что мне говорили Колька, Галя-Певунья и Юлия, ни тех чувств и сомнений, которые терзали меня сейчас.— Что мне делать, мама? — спросила я, закончив.— Умом я все понимаю, но пересилить себя не могу. Что мне делать?

— Написать! Но только ты все равно этого не сделаешь... Эх, Леночка, Леночка! Девочка ты моя бедная! Как же тебе трудно живется с таким характером!

Мама плакала и гладила меня по голове. А у меня болела душа... Как же она болела! Но вот слез не было... Их уже не было.

Шли дни. От Бати не было ни звука, но и я не могла заставить себя написать ему, хотя понимала, что это необходимо. А потом произошло то, что решило эту проблему без всякого моего участия, одним махом резко изменив мою жизнь: обычным утром обычного рабочего дня — мы только завтракать сели — раздался звонок в дверь и я очень удивилась, кто бы это мог быть — у бабы Вари был свой ключ, а для ребят, которые приезжали за мной, чтобы отвезти в офис, было еще рановато. Мама пошла открывать и я, услышав в коридоре мужские голоса, крикнула из кухни:

— Кто там, мама? — и, словно в ответ на мой вопрос, увидела Матвея и Пана и их вид мне совершенно не понравился.—Здравствуйте, проходите! — сказала я и, первой пройдя в комнату, села на диван.— Что-то случилось?

— Лена, тебе нужно немедленно вылететь к Орлову, чтобы зарегистрировать брак,— твердо и спокойно, как о деле совершенно решенном сказал Матвей.— Собирайся! Билеты до Москвы и до Мурманска уже есть, все везде предупреждены: и встретят, и проводят.

— С какой стати? — ехидно поинтересовалась я.— Как я понимаю, вашими стараниями Орлов должен был сам прилететь в Баратов, чтобы усыновить Игорька. К чему же сейчас такая спешка?

— Он так и собирался сделать, Лена,— с трудом сдерживаясь, чтобы не рявкнуть на меня от души, сказал Матвей и я только сейчас заметила, как у него потемнели глаза — верный признак того, что он здорово злится.— Но обстоятельства изменились. Резко изменились.

— Что? — от нехорошего предчувствия у меня внутри все оборвалось и я с трудом выговорила мгновенно онемевшими губами: — Что случилось?

— Случилось,— резко сказал Матвей.—У него в полку на складе ГСМ пожар был. Все бросились тушить, но не смогли... Не успели... Был взрыв. Сашку с Лешкой Владислав отпихнуть успел, а его... Его самого взрывной волной отбросило и он позвоночником сильно ударился. Положение у него очень серьезное и он может просто не успеть усыновить Игоря. Он сейчас у себя в полку в медсанчасти лежит. Так что собирайся, Лена!

Я в ужасе закрыла глаза и обхватила живот руками, словно стремясь защитить сына от этой страшной картины. Вот оно, то самое предсказание старой цыганки! Вот они те огонь, кровь и крики, о которых она говорила! Вот он, мой сон, в котором я видела лежащего на земле окровавленного Батю! Хоть и с трудом, но я взяла себя в руки.

— А он знает о том, что у меня будет ребенок? — только и смогла сказать я.

— Да, конечно,— сказал как-то разом постаревший и осунувшийся Панфилов.— Я узнал об этом в тот же день, что и ты. Мне Кобзев доложил — это же наш отель «Приют странника». А Павлу я специально ничего не говорил до поры, потому что он бы давить на тебя начал, а ты из упрямства своего ненормального могла бы тогда и аборт сделать. А вот Владиславу я все сообщил. Он думал, что ты ему сама об этом напишешь или позвонишь, но ты молчала. Оно и понятно — не нужен тебе Орлов, и мы это знаем, и он сам. Вот тогда-то он и решил прилететь, чтобы ребенку свою фамилию дать — малыш-то ни в чем не виноват. А тут, видишь, какое несчастье приключилось!