Судьбе наперекор...

В четверг отец больше не возвращался к этому разговору, но посматривал на меня очень недовольно. А вечером мне на сотовый позвонила Ирочка и радостно сообщила, что нашла и перерисовала старый план усадьбы, и я предложила ей поехать в «Сосенки» вместе со мной, потому что она лучше, чем я, сможет рассказать хозяину, что и где было раньше. Мы с ней договорились, что я заеду за ней в субботу в восемь часов утра. Вот так они, как бы между прочим, и познакомятся, решила я и тут же перезвонила Печерской.

— Лидия Сергеевна, я вот тут подумала и решила, что без подарка все-таки приходить неудобно.

— Не выдумывайте, Леночка! Но если под подарком вы подразумеваете себя, то это, на мой взгляд, соответствует действительности.

— Правду говорите, Лидия Сергеевна,— засмеялась я.— Если верить моим родителям, то я тот еще подарочек. Но я о другом. Просто по моей просьбе одна девушка нашла в областном архиве старый план усадьбы и перечертила его. Вот я и хочу вместе с ней приехать, чтобы она Павлу на месте все показать и рассказать смогла. Можно? Только вы ему, пожалуйста, ничего пока не говорите, пусть это ему сюрприз будет.

— Леночка! — радостно воскликнула она.— Конечно, можно, приезжайте! Вы даже не представляете, как он будет рад! Ведь он, когда «Сосенки» начал восстанавливать, никаких документов найти не смог. Вот уж у кого двойной праздник получится, так это у него. Мы все будем ждать вас с большим нетерпением.

Узнав, что я собираюсь уехать вечером в пятницу, мама заметно расстроилась — она надеялась, что я погощу подольше, и засуетилась, начала собирать сумки с продуктами, побежала по соседям договариваться насчет сметаны, масла, яиц, ягод.

А я смотрела на нее и ругала себя последними словами. Ну что же это за характер у меня такой дурацкий? Не могу спокойно жить, вечно мне больше всех надо, а на самых дорогих и любимых людей у меня никогда времени не хватает, и сама расстроилась до слез, так что маме же пришлось меня еще и утешать.

А когда на следующий день отец загрузил мне сумками багажник, то единственное, что он сказал:

— Если не будешь очень сильно занята работой или какими другими делами, то на похороны-то приезжай. Не знаю уж чьи, мои или матери, вперед будут, но приезжай,— и, подумав немного, добавил: — А не приедешь, так мы тоже поймем и не обидимся.— И ушел в дом.

Я ожидала, что он стукнет дверью от обиды, но он прикрыл ее за собой так тихо и аккуратно, что лучше бы уж хлопнул.

— Езжай с богом, доченька,—сказал мама.— Не думай ни о чем и не расстраивайся. Значит, на роду тебе написано одной быть. Видно, семью иметь тебе не судьба,— и перекрестила меня.

Появилось у меня на секунду искушение рассказать ей о том, как старая цыганка нагадала мне, что этим летом я не только встречу похожего на Игоря человека, но и полюблю его, но я промолчала — ерунда все это. Игоря мне никто и никогда не заменит, так что любовь — это теперь не для меня.

Субботним утром я заглянула к Варваре Тихоновне предупредить, что Василис отдается ей в длительное пользование, выслушала ее почти родительские напутствия: много не купаться, много не загорать и так далее, вышла к своей так и не успевшей остыть за ночь машине и посмотрела на небо — ни облачка и, судя по уже сейчас нещадно палившему солнцу, день обещал быть жарким.

Ирочка с мамой жили в старой пятиэтажной «хрущевке» недалеко от центра, и я легко нашла их дом. Выйдя из машины, я огляделась — углом к их дому стояла другая «хрущевка», значившаяся уже по другой улице, в которой жила моя знакомая писательница Юлия Волжская, в быту Зульфия Касымовна Уразбаева,— воистину, тесен мир. Однокомнатная квартира Бодровых окнами на север находилась на первом этаже.

— Проходите, Елена Васильевна,— сказала мне открывшая дверь Ирочка, на которой было простенькое ситцевое платье, но очень интересного фасона и расцветки — наверняка сама шила.— Моя мама хочет с вами познакомиться.

Я вошла — после улицы мне показалось у них в квартире даже холодно — и огляделась. Вокруг царила нескрываемая, но очень опрятная бедность. Старенькие занавески были выстираны и накрахмалены так, что могли бы стоять на полу совершенно самостоятельно. Нигде ни пылинки, окна и зеркала, хоть и с темными от времени пятнами, сияли чистотой. Стоящий боком большой старомодный зеркальный шифоньер делил комнату на две половины, и в той, что посветлее, судя по письменному столу с книжками и старенькой настольной лампой, жила Ирочка.

— Здравствуйте, Елена Васильевна,— услышала я сзади приятный женский голос и повернулась — из кухни вышла невысокая пожилая седая женщина со следами былой красоты на лице.— Я мама вот этой стрекозы. Она мне все уши про вас прожужжала. Меня Ниной Максимовной зовут.

— Очень приятно. А Ирочка сказала вам, куда и зачем мы едем?

— Конечно. Она мне все всегда рассказывает. А когда вы вернуться собираетесь?