Судьбе вопреки

Могу ли я сейчас с уверенностью сказать, что когда в тот день я смотрела на эту арку и видела заржавевшие буквы, то думала о том, что даже самая прекрасная вещь, которая, казалось, неподвластна самой вечности, может быть испорчена или уничтожена? Нет, вряд ли. Но я точно помню, что мое сердце в тот момент как будто сжала холодная рука.

Моя бабушка и Клара Литтлфилд — ее соседка и лучшая подруга с самого детства — не пожалели сил, чтобы моя свадьба превратилась в счастливый сон, воплотившийся в реальность. Шатер в желто-белую полоску был установлен в боковом дворе между их домами, на самом кончике мыса Хаббардз-Пойнт, гордо выступавшего в пролив Лонг-Айленд. Вокруг стояли столы, во всю длину покрытые золотисто-кремовыми скатертями и украшенные цветами из сада. Струнный квартет из музыкальной школы Хартта играл Вивальди. Мои подруги были одеты в свои лучшие летние наряды — яркие открытые платья, соломенные шляпки, синие блейзеры.

Бабушка, такого же роста как и я, стояла передо мной, глядя мне в глаза. Мы смеялись, потому что обе были очень счастливы. На мне было белое подвенечное платье, на ней — бледно-желтое платье из шифона. Мою вуаль нежно развевал мягкий морской бриз, в руке я держала букет из белых роз, бледно-желтых гортензий и плюща с «колодца желаний». На бабушке была желтая соломенная шляпка, украшенная синими цветами.

— Жаль, что семья Эдварда не смогла приехать, — с сожалением вздохнула она, когда мы стояли у «колодца желаний», уже готовые начать церемонию.

— Жаль, — ответила я. — Но он старается не показывать виду.

— Ну что ж, — сказала она, — всякое случается… Уверена, ты их скоро увидишь. Но одно я знаю точно, Мара, — твои родители сегодня с тобой.

— Бабуль, не надо, а то я расплачусь!

— Не буду, — ответила моя бабушка, решительно поведя плечами. — Мы будем сильными, когда пойдем к алтарю. Или я не Мэйв Джеймсон!

— Мои родители были бы очень благодарны тебе, — Я знала, что она думает о них так же часто, как я старалась о них не думать. И я улыбнулась ей, чтобы доказать, что не собираюсь плакать.

— Нам обеим, — ответила она, взяв меня под руку, когда квартет заиграл Баха.

С тех пор прошло много времени, но некоторые воспоминания по-прежнему очень отчетливы. Крепкая бабушкина рука, которой она поддерживала меня, ведя по траве; мои подруги детства Бей и Тара, широко мне улыбающиеся; запах роз и моря; короткая стрижка Эдварда, его золотистый загар, подчеркиваемый бледно-голубой сорочкой и светло-желтым пиджаком из льняной ткани; взгляд его широко открытых глаз.

Помню, как я подумала, что его глаза похожи на глаза маленького мальчика: зеленые с золотистыми искорками. Он нам очень помогал в то утро: руководил расстановкой столов, рассаживал музыкантов. Это было немного непривычно — видеть мужчину, дающего указания здесь, в той точке земли, где всегда командовали сильные женщины. Мы с бабушкой обменялись веселыми взглядами, позволив ему заниматься всем этим. И вот теперь он стоял у нашего самодельного алтаря на боковом дворе и, когда я шла к нему по траве, больше походил на потерявшегося маленького мальчика. А потом я вдруг заметила его пустой взгляд — пустой и в то же время какой-то напряженный, — и он заставил меня засомневаться и крепче опереться на руку бабушки.

Да, я помню этот взгляд его зеленых глаз. Это был страх — стоя в тени полосатого тента и глядя, как я подхожу к нему, мой суженый чего-то боялся. Прошли годы, и мне рассказали все о его страхе…

Но вернемся в день моей свадьбы и представим себе, что мы еще ничего этого не знаем. А тогда у меня в голове вдруг пронеслась одна мысль, а следом сердце кольнуло чувство… Или нет, все было наоборот: я сначала почувствовала, а потом подумала.

Я почувствовала холод — тот самый непонятный холод, который уже сжимал мое сердце, когда я, глянув вверх, на автомобиль Эдварда, увидела покрытую морской солью и ржавчиной металлическую арку. Но я отогнала это непрошеное, неприятное чувство, подумав: «Эй, Эдвард, дорогой! Эдвард! Не бойся… Не беспокойся, что все произошло так быстро, не думай, что моя бабуля сомневается в тебе. Я люблю тебя… Я люблю тебя…»

«Я люблю тебя».

До встречи с Эдвардом я редко произносила эти слова, но потом говорила их почти постоянно. Прежняя Мара Джеймсон была слишком замкнутой в себе, чересчур сдержанной, не позволяла им сорваться с языка. Но возродившаяся Мара Джеймсон не уставала их повторять.

«Это мой дом, мой дворик, а вокруг меня — моя семья и мои друзья. А Эдвард далеко от всего, что ему мило и привычно. Его семья не смогла приехать». Именно эти мысли проносились у меня в голове, когда бабушка передавала мою руку в его, прошептав: «Береги ее, Эдвард». Эдвард кивнул, но выражение его глаз осталось таким же напряженным.

Сейчас бы я, наверное, посоветовала всем невестам: если вы стоите перед мировым судьей, собираясь выйти замуж, и замечаете, что ваш будущий муж почему-то выглядит напряженным и встревоженным, обязательно обратите на это внимание и постарайтесь выяснить, в чем тут дело.