Судьбе загадка

Степан Александрович, зная, что он даровитее своего друга, был уязвлён этой шуткой судьбы, но однажды ему до зарезу понадобилось продать дюжину серебряных ложек, и он, скрепя сердце, отправился к Пантюше, ковыляя по сугробам неосвещённой и голодной Москвы.

У Пантюши в комнате было страшно жарко от раскалённой печурки. Пантюша без пиджака лежал на большом гардеробе, где у него была устроена постель, а внизу в кресле сидел тоже без пиджака человек с окладистой рыжей бородой со средневековыми усами и бровями. Человек этот на безмене вешал какие-то серебряные предметы, а Пантюша с интересом наблюдал за ним.

– Входи, входи, – с высоты своего величия крикнул Пантюша, – если ты дело принёс, можно устроить.

Степан Александрович угрюмо вынул ложки. Рыжий человек молча положил их на весы.

– Что же, – сказал он, – две косых.

– Меня не считайте, – благородно заметил Соврищев.

– Ну, значит, две с половиной, замётано!

Степан Александрович, чтоб не унижаться, согласился.

Рыжий человек встал, с необыкновенной быстротой и ловкостью завернул в бумагу все вещи, запихал их в мешок с сеном, мешок сунул в баул, после чего, к удивлению Степана Александровича, расстегнул и опустил до колен брюки. Сделал он это, как оказалось, чтобы достать из какого-то внутреннего кармана деньги. Две с половиной тысячи дал он Степану Александровичу и большую пачку тысяч протянул Пантюше. Затем он застегнул штаны, сделал рукою приветственный жест, надел пиджак, шубу, шапку, забрал баул и вышел посвистывая.

– Гениальный человек, – сказал Пантюша, – удивительно умеет гнать монету, у него в комнате двадцать шесть градусов, он пьёт спирт и ест оладьи. И, разумеется, на коровьем масле.

– Посадят, – пробормотал Степан Александрович, не расположенный восхищаться рыжим гением.

– А за что же его сажать? У него бумажка, служит по охране памятников.

– Ну, тебя посадят.

Пантюша презрительно усмехнулся.

Он пошарил у себя в жилетном кармане и протянул Степану Александровичу какое-то удостоверение.

Лососинов недоверчиво развернул его.

«Дано сие в том, что предъявитель сего товарищ Соврищев состоит преподавателем русского языка N-й трудовой школы».

Степан Александрович побледнел. Нужно сознаться, что в этот миг он унизился до зависти.

– Это даёт мне официальное положение, – продолжал нахально Пантюша, – жалование, конечно, ерундовое, ну да, слава богу, пока на свете существуют тётки, я с голоду не помру. Ты знаешь, я недавно шёлковую юбку продавал, ей-богу.

Сказав так, Пантюша весьма ловко спрыгнул с гардероба и, к удивлению Степана Александровича, вынул визитный костюм, в который, по-видимому, и решил облечься. При этом он вдруг спросил Степана Александровича:

– Ты сегодня вечером никуда не собирался?

– Нет.

– У нас сегодня в гимназии вечеринка, хочешь, поедем. Угощение будет тюрлюрлю. Все из белой муки. Я тебя познакомлю с преподавателями, и, чем чёрт не шутит, может быть, и ты нырнёшь в педагогику.

– Видишь ли, я не настолько нагл, чтобы преподавать то, чего я не знаю.

– Чудак, ты будешь преподавать то, что ты знаешь. Дело в том, что у нас там историк какой-то подозрительный, все его побаиваются и хотят выпереть. У него что-то с носом неблагополучно, все меньше становится, вот тебя на его место.

Степан Александрович как-то упустил момент для величественного отказа.

– А это далеко? – спросил он, когда они вышли в метель.

– На Земляной вал.

– Такая даль, я не пойду.

– Тебя никто и не просит идти, – нагло отвечал Пантюша. И с некоторой опаской, оглядевшись по сторонам, крикнул: – Извозчик!

Извозчик подкатил с удвоенной лихостью. Они помчались по пустынным улицам. Ехать было удобно и свободно, ибо с тех пор, как трамвайные пути занесло снегом, улицы стали вдвое шире.

Они подъехали к ярко освещённому высокому дому. И когда вошли в подъезд, Степан Александрович на миг как-то утратил ощущение времени. На ярко освещённой лестнице толпились барышни в белых и пёстрых платьях с бантами и при виде Пантюши разразились громом аплодисментов.

– Пантелеймон Николаевич приехал! – закричали звонкие голоса. Кто-то кинулся вверх, вниз, и вообще произошло необыкновенное волнение.

– Вот я привёз вам своего приятеля, – сказал Пантюша голосом доброго наставника.

– Просим, милости просим, – закричали барышни, извиваясь от удовольствия.

Степан Александрович и Пантюша разделись в какой-то каморке, на двери которой висел огромный замок, и затем их повели вверх по лестнице – под звуки доносившегося откуда-то вальса.

В помещении было тепло, светло и по-весёлому шумно.

– А как звали Татьяну по батюшке? – спрашивал идя Пантюша.

– Дмитриевна, Дмитриевна, – закричали все, – мы догадались:

…Дмитрий Ларин,
Господень раб и бригадир,
Под камнем сим вкушает мир.

– А как звали садовника у Лариных?

– Как? Как? Мы не знаем, скажите, скажите!

– Гименей.

– Почему, почему?

– А как же, там сказано:

Судите же какие розы нам заготовил Гименей.