Судьбы

Мария проснулась от холода. Провела рукой по постели. Михаила рядом не было. Проспала, что ли? В хате еще темно, и за окнами ненамного светлее. Сколько же сейчас времени? Будильник стоит на столе, и чтобы посмотреть время, нужно еще дойти до стола, а вылезать из-под одеяла в такой холод совсем не хочется. Вчера вечером муж предлагал протопить на ночь печку, чтобы ночью теплее было, но она сказала, что не нужно, мороз не очень сильный. Зря она не согласилась. В ногах, свернувшись калачиком лежит рыжий кот Васька. Ему наверно тоже холодно. Сделав над собой усилие Мария встает и подходит к столу. Будильник показывает без пяти минут шесть. Ничего она не проспала. Муж то чего вскочил в такую рань? Ему чего не спиться? Или никак не может привыкнуть к тому, что он уже на пенсии и на работу идти не нужно? Если бы он не ушел, то она, может быть, и не замерзла бы. Мария берет с вешалки тулуп мужа, опять залазит под одеяло и сверху накрывается тулупом. Попробует немного согреться, а потом уже и вставать будет. Торопиться ей некуда, в хозяйстве у них только поросенок и куры, покормить их она еще успеет, а на работу в колхоз она уже давно не ходит. Теперь им уже дети помогают. Они живут в Киеве, у них свои семьи, а дома они с мужем остались вдвоем.

Детей у нее двое, близняшки – Сережа и Нина. Сережа считается старшеньким, тогда в сорок первом он родился первым. Почему-то вспомнилась страшная зима сорок третьего года, наверно это от холода, из-за того, что она замерзла. Тогда тоже было очень холодно.

Мужа забрали на фронт в первые дни войны, и она осталась одна с двумя младенцами на руках, а через три месяца в село пришли немцы. Первую зиму они пережили нормально, хватило и продуктов, и заготовленных мужем дров, а вот на вторую зиму пришлось очень туго. Весной сорок второго она часть огорода лопатой вскопала и немного картошки посадила, а вот дров на зиму ей заготовить не удалось. Вторую зиму жили впроголодь. Своей картошки хватило только до Нового года, потом пыталась занимать у соседей. Сначала давали, жалко им было деток маленьких, но потом перестали, самим стало есть нечего. Удалось правда договориться, что будут ей отдавать картофельные очистки. И на том им спасибо. На этих очистках и продержалась она с детишками до начала марта. А в марте уже и очистки редко кто отдавал. А с дровами тогда совсем беда была. За зиму она сожгла весь свой плетень, и ворота, и калитку. Вокруг дома больше никакой изгороди не было и с сжигать больше было нечего. Те, у кого остались мужчины, в смысле деды и подростки, разбирали заброшенный колхозный коровник, и бревна таскали домой, но куда ей одной бревно притащить. Оставалось только ходить в лес за хворостом. До ближнего, бывшего колхозного леса, всего километр, но там нет хвороста, это сосновый лес, а те немногие палки и сучья, которые упали с деревьев, уже давно подобрали. Ближайший лиственный лес, тоже бывший колхозный, – это ольховник, но до него от дома больше трех километров. Одно хорошо, ветки там растут низко, и ольха легко ломается, не нужно с собой топор брать, и без него тяжело вязанку дров нести. Да и много ли на себе принесешь, максимум на три раза кое как протопить печь хватает. В ту зиму только три раза в лес и сходила, уж больно тяжело туда по глубокому снегу ходить, последний раз думала, что домой вообще не дойдет.

А весной стало еще хуже. Детки по нескольку дней оставались голодными, просили кушать. А что она могла им дать? Иногда что-то удавалось выпросить у соседей, но они теперь делились едой редко, сами голодали. А детки жаловались: «Мама, животик болит. Дай покушать». Скоро они умрут на ее глазах, и она не сможет спасти их от голодной смерти. Тогда то она и решила отвести их в лес.

– Ну, что? Проснулась? – возвращает ее в действительность голос мужа, принесшего в хату охапку дров. – Замерзла небось? Иди, печку растапливай. А я ведь предлагал с вечера ее протопить.

Мария встает и одевается. Чтобы не замерзнуть, пока хата нагреется, надевает еще и жилетку. Странное дело, но жилетка не хочет застегиваться. Растолстела она, что ли? Всю жизнь, сколько себя помнит, была худющей-худющей, а тут живот начал выпирать. Это наверно от климакса. Ей уже сорок пять лет, и у нее, как она понимает, начинается климакс, месячных уже три месяца нет. Нужно бы конечно сходить в больницу и провериться, мало ли, что. Сейчас столько людей от рака помирает. Не дай бог, и у нее там какая ни будь опухоль. Ничего правда не болит, но лучше провериться.

Через неделю она, все-таки, выбралась в поликлинику. Здесь все как всегда – прежде чем направить к нужному врачу, всем измеряют температуру, и для женщин обязательный осмотр у гинеколога, иначе их туда не загонишь. Молоденькая врачиха осмотрела и Марию.

– Женщина, да Вы беременны. – ошарашивает она Марию.