Судьбы человеческие

Затем ей показалось на какой-то период, что мир прекрасен, и понадобилось просто обожествлять его. Но в последующий период пришел конец и этому. Что же это было? Ах, да, конечно, смерть Нелл. Хелен наконец-то поверила в нее. Она смирилась. И тогда тучи над ее головой, вместо того, чтобы рассеяться, потемнели еще больше. И эта тьма начинала давить на нее почти физически, будто хотела смешать ее с прахом, сделать частью самой этой тьмы.

— Я вижу, — сказала с усилием Хелен, — что, когда человек верит, то эта вера излечивает его душу, как излечивается от болезни тело. Но я не верю. К сожалению. Я бы хотела поверить.

Это желание, будучи высказанным, позволило Мэрджори взять на себя труд договориться с доктором о первом сеансе, а также написать для Хелен адрес доктора Майлинга.

То было не просто желание сделать кому-то одолжение, согласившись. Никто не подталкивал Хелен, она желала излечиться — и поэтому легко согласилась.

— Иногда, — напутствовала ее Мэрджори, — исцеление зависит не от нас самих. Нужен еще кто-то, кто бы взял нас за руку и повел к этому исцелению.

— Вы знаете, люди не отправляются в наркотические фантазии в одиночку, а берут с собой приятеля, — добавила она.

Странно, что ей пришла на ум эта аналогия: это был предмет обсуждения, совершенно ей незнакомый. Именно в такого рода «фантазиях», как вы помните, отец Маккромби сопровождал лорда Себастьяна, и потерял по пути свою первоначальную сущность, как некоторые теряют багаж между Сингапуром и Парижем.

Доктор Майлинг принимал на Уимпоул-стрит, где делил приемную комнату, тихую, огромную и уродливо обставленную, с другими врачами, большинство из которых были ортопедами, погруженными в рассматривание трещин и переломов в костях, а также ощупывание скрипучих суставов.

Тишина и скрип — скрип скрипучих суставов — Хелен с трудом сдерживалась, чтобы не рассмеяться. Она вспомнила, как долго не смеялась, однако вроде бы не время и не место было смеяться? Даже собственное веселье удручало ее теперь.

Доктор Майлинг был молодой человек, ему едва можно было дать тридцать. У него была тяжелая челюсть и спокойный, внимательный взгляд, который считается подходящим для врача среди экспертов, ведущих прием в медицинские школы.

Она объяснила ему свой недуг: тяжелые, мерзкие, навязчивые мысли об убийстве — и тут же подумала, что он станет расспрашивать ее о детстве, или предложит курс седативных средств, или предположит, что у нее началась ранняя менопауза — и пропишет курс гормонотерапии.

«У вас есть мысли об убийстве?» — обычно такой вопрос задают женщинам, у которых подозревают недостаток эстрогена в гормональном балансе.

Вместо этого он спросил, не мог ли кто сглазить ее.

— Понятия не имею, — в изумлении ответила она. — Но если даже кто-то и сглазил, то что бы я смогла сделать против него?

Доктор подумал, быстро задал несколько вопросов о прошлом Хелен и об ее родительском доме, а затем предложил помолиться и воззвать к тени матери. Хелен вновь, к собственному изумлению, рассмеялась — и сказала, что ей не верится в то, что ее мать, будь она жива или мертва, могла бы на что-то повлиять.

— Вам это будет удивительно слышать, — сказал доктор, — но люди меняются. — (Что он имел в виду, интересно?) — Придите ко мне через пару недель, и, если это не поможет, то мы попробуем таблетки. Но только после молитвы.

Хелен добросовестно попыталась молиться, обращаясь к матери, и, возможно, дух Эвелин задул мерзкое пламя дешевых черных свечей отца Маккромби; возможно, добрая и здоровая по сути душа Хелен одолела это наваждение сама, но ночные кошмары прошли, и Хелен вновь стала спать спокойно. Она уплатила доктору Майлингу по счету сорок пять фунтов — и сейчас же забыла об этом.

Клиффорду же было некому молиться; некому было и заступиться за него, а возможно, он и не допустил бы никого к своим проблемам в силу гордости и рационализма.

Поэтому его дела пошли хуже, а не лучше.

Тревога

Наша Нелл вновь в беде! Страшно подумать. Но даже самые легкие и очаровательные люди проходят через пару-другую «плохих» годов, особенно в период отрочества, когда они ходят вечно хмурые и дерзят, и оскорбляют всех на свете; когда сам себе кажешься больным, уродливым, грязным и неблагодарным — и ничто не в силах это изменить. В такие годы люди будто бы находят наслаждение в том, чтобы всем причинять неприятности.

Родным и близким в такой период остается лишь стиснуть зубы и ждать, когда доброта и спокойствие вновь снизойдут на души детей. У Нелл такой период случился между семнадцатью и девятнадцатью годами.

Может быть, теперь, когда ее будущее, наконец, стало более или менее ясно, Нелл имела право взбунтоваться? В свои ранние годы она была раздираема злою судьбой на части, одно несчастье следовало за другим, как будто то добрые, то злые ангелы по очереди склонялись над ее изголовьем, каждый отстаивая свое право на несчастное дитя.

Клиффорд бушевал в ярости, а Хелен плакала, и небеса отказались от нее, и Милорд с Миледи разбудили сонм дьяволов, и те послали Нелл в самое пекло ада на горящем шоссе.