Судьбы икон в Стране Советов. 1920–1930-е

Даже в наше время понимание иконы и вопрос о том, где следует находиться произведениям иконописи, в музее или в храме, вызывают споры. В 1920-е годы в СССР представление об иконной живописи как искусстве не было господствующим. Признание художественного и эстетического значения иконы, которое, казалось бы, в начале ХX века стало утверждаться в среде искусствоведов, историков искусства и коллекционеров, с приходом к власти воинствующих безбожников было поставлено под сомнение. Идеология и политика на время возобладали над искусствоведческими дебатами. Для новой власти икона вновь стала прежде всего атрибутом религиозного культа, а антирелигиозное воспитание масс было важнее эстетического. Икона превратилась в препятствие к осуществлению идейно-политического курса советской страны. Дискуссия Лядова и Анисимова – одно из свидетельств того, что неполитизированное и внеклассовое воспринималось властью как контрреволюционное. Икона должна была доказать свою полезность для пролетарской борьбы и послужить антирелигиозной пропаганде. Требовалось время, чтобы ослаб накал классового противостояния и социальной ненависти, поостыла идейная непримиримость, и изучение иконы стало восприниматься как научный процесс, а не контрреволюционное деяние. Противодействие признанию иконы произведением искусства в первые десятилетия советской власти имело иную природу, чем в начале ХX века до революции. Это сопротивление было до накала политически заряжено, имело воинствующую антирелигиозную направленность и было сопряжено с применением репрессий со стороны государства. Даже те интеллигенты у власти, которые видели в иконе произведение искусства, должны были участвовать в маскараде антирелигиозных мероприятий.

В крайне политизированной, идейно накаленной и опасной обстановке конца 1920-х – первой половины 1930-х годов признание иконы произведением искусства не могло не только восторжествовать на государственном уровне, но и прочно укрепиться в умах советской художественной интеллигенции. Редкие решения советской власти – если вообще такие были – в то время не имели идейно-политической подоплеки. Так и в случае с массовой передачей икон из Исторического музея в Третьяковскую галерею не обошлось без идеологии и политики. Не следует забывать, что передаче икон предшествовали травля Анисимова и разгром созданного им в ГИМ отдела религиозного быта.

1 февраля 1929 года Анисимова уволили из ГИМ, а затем и с других постов. Тогда же, в феврале 1929 года, директор Третьяковской галереи Михаил Петрович Кристи обратился в Главнауку с письмом о необходимости создания в галерее высокохудожественной древнерусской коллекции за счет изъятия икон из других собраний, в том числе отдела религиозного быта ГИМ. По иронии судьбы дата письма Кристи, 28 февраля 1929 года, совпадает с датой письма Анисимова за границу Н. М. Беляеву, в котором Анисимов описал недавно прошедшее судилище, где было принято решение ликвидировать созданный им иконный отдел. Вряд ли это совпадение случайно. Кристи использовал благоприятный для Третьяковской галереи момент – опалу Анисимова и разгром его отдела. Как только уволили Анисимова, Третьяковская галерея начала действовать. В октябре 1930 года Анисимова арестовали. К этому времени передача лучших икон из ГИМ в ГТГ, которая проходила с мая, была завершена.

Громадна заслуга Александра Ивановича Анисимова в создании иконного собрания Исторического музея в 1920-е годы, но именно в его политической травле, как показывают приведенные факты, следует искать причину разгрома его отдела. Прямолинейный характер, открытое высказывание своего мнения и поступки, которые власть считала антисоветскими, нежелание рубить себя под прокрустово ложе овульгаренного марксизма обернулись трагедией для него и для Исторического музея. Обвинения против Анисимова были политическими, а значит, серьезными – антисоветская деятельность, передача рукописи книги и «других сведений» на Запад.

В свете этих событий и лядовских настроений, царивших в то время в Главнауке Наркомпроса, передача икон из Исторического музея в Третьяковскую галерею выглядит логичным завершением политической кампании против Анисимова и его отдела. Не случайно исследователи истории формирования отдела древнерусского искусства ГТГ отмечают, что именно в первой половине 1929 года, то есть в то время, когда вершилась судьба Анисимова и его отдела, «определилась новая роль Галереи как „сокровищницы“ древнерусского искусства». Точнее не скажешь.