Судьбы, как есть

— А ничего, был пьян, не помнит, таких не знает. Вообще-то на него Гусев навел справки, это такой кидало, плюс в узбекских кругах занимается не только пропиской, но и подделкой паспортов. Нигде не работает. Четырежды судим, последний раз за убийство, дали девять лет. То, что он при всех делах был, это точно. И Гарисов, и Мормурадов рассказали, как дядя Жора сбывал краденое вместе с ними и, в общем-то, руководил этим процессом. Они с Турдыевым 15 апреля, накануне убийства, на день рождения Мормурадова, были в квартире наверху, где планировали кражу и сбыт машины, вели предварительные торги. По сути дела Ашотов дал добро на это преступление. А когда убийцы обнаружили и доложили, что машины нет и она, по словам Ольги, находится в сервисе, то дядя Жора их ругал, на чем свет стоит и требовал возмещения убытков, так как он, якобы, уже получил задаток в пять тысяч косых от покупателя «лексуса». Эта ругань была в то время, когда убийцы были в квартире моей дочери. Даже если у этих ублюдков, и были, какие сомнения, то дядя Жора их развеял, наверно, дал добро на убийство Ольги и Лизы. Брать все, что может составлять какую-то ценность и как можно меньших габаритов. Они и рыскали и пытали ребенка до 5 часов утра. Стоило бы только этому Ашотову сказать никого не убивать и закруглиться, то мои девочки, может быть, остались бы жить, — сказал как-то обреченно Артем. — Он самый-самый виноватый. Он дал добро на прикрытие убийц после грабежа.

— Это мы бы так хотели, полковник. Ты мало видел тех, кто побывал или, как они говорят, топтал зону. Убив одного, они не пожалеют других свидетелей. Это уже точно. Дочь твоя была обречена, а вот ребеночка могли бы и не трогать. Перепуганная девочка вряд ли бы что смогла поведать. Заклеили бы рот, вывели из квартиры в коридор перед уходом и не брали бы смертный грех на свои поганые души.

Чувствовалось, что бывший опер разволновался. Он вдруг резко замолчал и по-доброму, положив руку на плечо Артема, добавил:

— Прости, брат!

Потом он достал пачку сигарет и зажигалку и отошел к окну и, закурив, смотрел в окно, по стеклу которого сбегали дождевые капли. Дождь был мелкий и редкий, но капля к капле, и вот они, набухшие водяные шарики, сбегали вниз, как слезы. Наверное, немало выбежало слез у полковника, чтобы вот так внешне спокойно говорить о том горе, которое теперь будет с ним вечно до самой, самой той доски, когда уже ничего не надо и не за что бороться, спорить, доказывать, когда человек уже не есть жизнь, а есть труп или, как говорят в войсках, «двухсотый».

Юрий Стыков всегда считал Шмелева удачливым, зная его судьбу, в которой Артем, идя по краю пропасти, в последний момент перед падением не падал в нее, а цепляясь за выступы в скалах, подымался вверх или, наступая на острое лезвие войны, проходил по нему, порой ранясь, но проходил. А сам он говорил, что ангелы-хранители у него были женщины — бабушка по матери, потом его мать, а последнее время, особенно когда мотался в Чечню, то младшая его дочь Ольга. Все его ангелы умерли, и к Богу Артем не обращается, живет в себе, долбится за правосудие, а все-таки видно, как он постарел, помрачнел. Глаза колючие, напряженные. Не дай-то Бог, кто-то попадется под его руку.

Не мог никак взять в толк Стыков, что Артем так упорно хочет довести расследование до логического конца без устранения убийц. Не связывалось в узел его прошлое, его умение, его друзья, его месть, его понятия и, наконец, его сам сегодняшний вид, что он терпит все издевательства по расследованию со стороны тех, кто должен был бы узнать, кто такой Шмелев, и помочь ему наказать убийц и пособников. Но вместо этого полковник пишет заявления в инстанции, встречается с любым, кто бы смог сдвинуть расследование с мертвой точки, а точка одна — суд над одним убийцей, а остальных недостать. Шмелев идет напролом в любые двери, невзирая на чины и ранги, выплескивая свои эмоции и предложения, ругаясь даже со своими друзьями, на которых бы раньше никогда не повысил голос. Насколько его хватит?

— Артем, тебе бы хоть какой-то передых сделать.

— В смысле? — не понял Шмелев.

— Деньков на десять убежать от этой жары, и я думаю, что теперь и без тебя следак и опера все сделают.

— Опера все сделают, слов нет, а вот следователь Стариков тоже в отпуск скоро уйдет.

— Да что они там, издеваются, что ли?

— Ладно, разберемся. А вот насчет отпуска ты прав. У меня, кстати, есть купленные билеты на Сахалин, хотел дочь старшую свозить на могилки бабушки и дедушки, моих родителей и прадедов. Как-то уйти от этой нервотрепки, но обысков нет, когда будет следственный эксперимент в квартире с Мормурадовым — тоже неизвестно. Одно приятно, что Стариков хоть и временный работник, но вкусил успех допросов с Мормурадовым и, по крайней мере, очень прёт на Турдыева и Ашотова. Я уеду, а тут нарисуется Хмелюк, и будет полная хана делу.