Судьбы крутые повороты

Эпилог

Родничок литературного пробуждения я почувствовал в душе своей очень рано, еще в дошкольные детские годы. С каким-то особенным наслаждением я запоминал наизусть стихи, которые учил мой старший брат Сережа. В ритмике поэтических строчек я улавливал свою особую музыку, и это придавало моей памяти остроту и заинтересованность. Это уже потом, ученица средней школы, я узнал, что в своем детстве мама страстно любила поэзию. Моя бабушка, Настасья Никитична, будет нам, внукам, рассказывать о том, как наша мама, ученица церковно-приходской школы, спрятавшись от взрослых, читала французские и английские романы, а также стихи Пушкина, Лермонтова и Некрасова. Это продолжалось до полночи, пока дедушка не «вкатывался» в ее маленькую спаленку и не тушил молча пятилинейную керосиновую лампу.

Позже, когда я стану профессиональным писателем, то я твердо буду знать, что страсть к художественной литературе, особенно к хорошей русской поэзии, мне как бы генетически передалась от мамы.

Уже после войны, когда я вернулся в родительский дом в село Убинское Новосибирской области, куда по воле судьбы нам пришлось переехать из Тамбовской губернии после раскулачивания деда, я, теперь уже не помню, где достал сборник стихов Бориса Пастернака, который прочитал на одном дыхании и открыл для себя нового русского талантливого поэта. Я даже не заметил, как мама взяла со стола сборник стихов Пастернака и, уединившись на кухне, принялась его читать. Через час она вошла в горенку, где я лежал на кровати, и, тронув меня за плечо, сказала:

— Какой прекрасный поэт. А я ведь раньше его не читала. — Она положила сборник на подушку и добавила: — Я тут ногтем отметила один куплет, один мудрый и волшебный куплет.

Эта строфа, отмеченная ногтевой вдавленкой, меня буквально обожгла сегодня утром, когда я читал стихи. Вот они, полные глубокой мудрости и пророчества пастернаковские стихи:

О, если б знал, что так бывает,
Когда пускался на дебют,
Что строчки с кровью убивают,
Нахлынут горлом и убьют…

Я посмотрел в глаза мамы и удивился: такого мятежного огня в ее глазах я еще никогда не видел. Я встал с кровати, поцеловал ее в щеку и сказал:

— Это хорошо, мамочка, что стихи эти тебя потрясли. Теперь мне понятно, в кого я уродился.

Очень тяжелыми для меня были вторая половина 51-го и первая половина 52-го годов, когда я пытался устроиться в редакцию какой-нибудь московской газеты или журнала. После знакомства с афишей выступлений молодых московских поэтов, где значилась и моя фамилия, а также с пригласительным билетом на поэтический вечер студии поэтов Московского университета, руководимой в то время широко известным поэтом, лауреатом Сталинской премии Павлом Антокольским, меня бойко и твердо вводили к главному редактору и представляли чуть ли не как находку для их редакции. Но после представления заполненного «листка по учету кадров» все кончалось тем, что сотрудники секретариата предлагали мне позвонить им через «несколько дней». И я звонил, уже заранее зная, что ответ будет отрицательным.

На мое счастье летом 1952 года вышел приказ Министерства «просвещения» о введении в программу 9 и 10 классов средних школ новых предметов психологии и логики, но преподавателей для этих дисциплин в институтах еще не готовили. И тут мне повезло. Директор 122 московской школы, что находилась в пятидесяти шагах от памятника Пушкину (тогда он стоял на старом месте), Трофим Никитич Полищук, познакомившись с моим университетским дипломом и контрольным листком о сдаче вступительного экзамена по логике в аспирантуру МГУ, протянул мне чистый лист бумаги и твердо сказал всего несколько слов:

— Заявление напишите на мое имя. Будете преподавать логику и психологию.

С этого дня мы с директором стали близкими друзьями.

Эти же предметы я несколько лет преподавал еще в двух школах: № 73 на старом Арбате, откуда на театральный небосклон взошла звезда народного артиста Вячеслава Шалевича, уже в школьные годы отмеченного божественной печатью таланта, дружба с которым у меня продолжается всю жизнь, и в школе на Беговой улице, откуда вышла в мир советского кино и театра Людмила Крылова.

Параллельно с преподавательской работой в общеобразовательных и Московской юридической школах началась творческая работа в прозе и драматургии. За полвека непрерывного литературного труда мною написано шесть романов, несколько повестей, десятки рассказов и пьес, поставленных в драматических театрах страны и за рубежом. Причем почти все пьесы написаны мной по мотивам моих романов и повестей после обращения ко мне руководства театров с просьбой дать им право инсценировать только что вышедший роман или повесть. В этой «перелицовке» моей прозы театром я, как правило, отказывал: очень боялся «стряпни» окололитературных «жучков» и театральных дельцов.

Об этом я расскажу во 2-м томе своих воспоминаний.